Ставки на спорт 
Стопка старых журналов «Катера и яхты» за 1979 год. Ну что в них может быть интересного «для дамы элегантного возраста»? Яхты у нее нет и не предвидится. И катера тоже. Не отдать ли журналы школьникам, собирающим макулатуру? Перелистываю чтиво, когда-то любимое сыновьями. И вдруг! Статья об Арале! Так он же, как писали недавно, почти полностью высох?! Остался только Малый Арал — кусочек бывшего моря, отгороженный плотиной упрямыми кызылординскими мелиораторами. А на бывшем дне Большого Арала в эту осень саксаул сажали, чтобы он песок и соль задерживал.
Статья в журнале «Катера и яхты» оказывается записками доцента Вильнюсского госуниверситета Паулюса Нормантаса – преподавателя спортивного факультета, путешественника и спортсмена. Впрочем, он сам расскажет немного о себе и побольше о том, как он был Аральским Робинзоном.
Тогда, в 1975 году, море хотя уже отступало от берега, но было еще настоящим – красивым, полноводным, а временами — бурным и коварным.
Вот что случилось на Арале с литовским ученым Паулюсом Нормантасом, тогда доцентом кафедры гигиены Вильнюсского государственного университета, в то лето работавшем в Кулябском пединституте.
Робинзон на Арале
Отпуск я получил в конце марта. Для водного туризма это не самое подходящее время даже в Средней Азии. Да и где быстро найти напарников? Но архипелаг Арала давно привлекал меня, и я решил: поеду один. Порыбачу, пофотографирую. Весной еще не будет змей, скорпионов и проблемы питьевой воды. К тому же в наше время даже женщины отправляются в одиночку в кругосветное путешествие. А что значит для мужчины подергать шкот пару недель, покачиваясь на озерной воде!
Мне предстояло идти 60 миль под парусом через залив Джилтырбас («Верхний змеиный залив») до острова Тайлакджеган («Годовалый верблюжонок плыл»). Согласно карте (правда, десятилетней давности), на этом острове я найду рыбацкий поселок. Вот там и будет моя база. Залив Джилтырбас прошел за сутки. На рассвете увидел архипелаг. Значит, до обитаемого острова, где этот малыш верблюжонок плыл, осталось около 20 миль. Причалил к ближайшему островку, чтобы отдохнуть и сварить чай. Решил не разгружаться— место неудобное. Взял только саквояж, в котором была еда на первый случай. Поразмыслив, отвязал еще ружье для подводной охоты. Ведь высаживаюсь на необитаемом острове, где водятся змеи, и, кто знает, что еще. Остров небольшой, продолговатый. Примерно километр в длину и полкилометра в ширину, кругом высохшая прошлогодняя трава, тростник, камыши, саксаул. Все еще мертвое после зимы. Только птицы галдят в небе. Итак, я отправился на разведку. Вдруг из-под ног вспорхнула парочка куропаток, похожих на кекликов. Поймать их мне не удалось – птицы сбежали от меня в заросли.
…Когда, бросив погоню за кекликами, я вернулся к лодке, «Аргонавт» преспокойно покачивался на воде в… 400 метрах от берега. Я забыл, что на Арале бывают сейши — приливы. И этот прилив мгновенно затопил берег, а ветер угнал лодку.
Сдаваться нельзя, каяться некогда. Быстро разделся и прыгнул в воду. Однако, проплыв метров двадцать, повернул обратно и вылетел на берег. Ледяная вода захватывала дух. Расстояние ничтожное, но попробуй-ка преодолеть холод! Побежал вокруг острова в поисках бочек, бревен, досок, из которых можно было бы соорудить плот и догнать «Аргонавта». Увы, кроме нескольких поплавков от рыбацких сетей и дощечек, не нашел ничего. А лодка тем временем отплыла еще дальше. Осталась последняя надежда: не спускать с паруса глаз и ждать появления на горизонте судна. Счастье еще, что спички были во всех карманах. Развел маленький костер и набрал несколько охапок камыша и сухой травы. Прождал весь день.
Наступил вечер. Вдали еще «белеет парус одинокий»… Но его одиночество по сравнению с моим — веселая игра с волнами. Его кто-нибудь найдет. А кто найдет меня? Если помощь появится завтра, даже послезавтра, то лодку еще можно будет спасти. Шторма пока не предвиделось. Однако пора подумать и о ночлеге.
Вынимаю из саквояжа и раскладываю все, что при мне осталось: подводное ружье, ласты «Дельфин», маска, трубка, охотничий нож, перочинный нож, часы, линза, карандаш, принадлежности для туалета, половина буханки хлеба, около 15 граммов чая, 22 куска сахара, шесть луковиц, две головки чеснока, восемь коробок спичек и одежда «в чем стою». В лесу ночевка не представляла бы проблему. А здесь — только хворост саксаула да тростник. Все это сгорит за пару минут. Как укрыться от ветра? В чем сварить чай?
Подобрал на берегу заржавевшую банку от консервов. Отдраил ее песком и сварил чай из воды Аральского моря. Чай успокоил. И я подумал, что этот рыбацкий поселок, где плыл верблюжонок, не так уж далеко. Кто-нибудь должен же приплыть сюда и помочь мне. А пока придется отбывать наказание за любопытство и увлечение кекликами.
Высокий четырех-пятиметровый тростник толщиной с палец растет густыми пучками диаметром до двух метров. Выбираю самый большой куст. Внутренние стебли пучка срезаю и вью гнездо для ночлега. Вершины оставшегося тростника связываю. Снаружи стены еще обкладываю сухой травой. Получается что-то похожее на индейский вигвам. Несмотря на все старания, импровизированная юрта продувается ветром насквозь. К утру все покрылось инеем. Силы сопротивления холоду иссякли. Встаю и жгу часть вигвама в костре. Тотчас же засыпаю, но как только огонь кончается, моментально вскакиваю.
На следующий день построил глинобитную кибитку — землянку. Она похожа на казахскую могилу. В землянке можно лежать, сидеть и ползать на четвереньках. Внутри вылепил из глины печурку. Словом, обеспечил себя уже терпимым ночлегом.
Все же, влезая в этот саркофаг, чувствовал своеобразное унижение — человек слишком далеко ушел от пещерной жизни. Лежу и строю гипотезы спасения. Первая — кто-нибудь появится здесь. Вторая — мне надо закалиться, как «моржу», который зимой купается в проруби. Имея хорошее ружье и немалый опыт подводной охоты, я должен обеспечить себя рыбой. Достаточно выдержать в воде хотя бы десять минут — и я спасен. Решаю: с сегодняшнего дня больше не существует для меня ни холодной воды, ни плохой погоды. Начну заплывы с одной минуты и буду прибавлять каждый день по минуте. Перед полуднем можно плавать, после полудня — нырять. Понимаю, что за форсированную подготовку могу поплатиться простудой, воспалением легких, плевритом. А это в моих условиях означает гибель.
Психологическая настройка играет большую роль. С принятием плана действий все стало легче и проще.
Мой рост 180 см, вес 86 кг. Избыток веса, по древнеримской норме, шесть килограммов. Ну, что ж, немалый запас. Поэтому никакой паники нет. Придется голодать до тех пор, пока не смогу выдержать в воде несколько минут, чтобы загарпунить рыбу.
Ввел строжайший режим. День разделил на два цикла: утренний и послеобеденный. По утрам встаю замерзший. Бегу трусцой вокруг острова — два с половиной километра. Согревшись, делаю несколько упражнений и, быстро раздевшись, плыву кролем, что есть силы, и хватает воли терпеть холодную воду. Выскочив из воды, сильно обтираюсь и опять энергично бегаю до согревания. Затем кипячу морскую воду для завтрака. Теплую воду пью маленькими глотками. Она чуть солоновата, так как весной на поверхности моря держится слой полупресной воды из Амударьи и Сырдарьи. Программу закаливания дополняю тренировками задержки дыхания при ходьбе, беге и в покое.
Удивительная выносливость человека! На пятый день тотального голодания я нисколько не чувствовал потери сил. Проплывал с предельной скоростью 150 метров и нырял на дальность до 25 метров. Чувство голода перестало мучить на третий день. Но пить хотелось все больше и больше. Дистанцию ныряния ежедневно увеличиваю на пять метров. В конце недели уже смог проплыть под водой 40 метров. Два дня штормило. Вода взмутилась. Силы начали сдавать. Значительно ухудшилось зрение. Большим усилием воли заставляю себя погружаться под воду — иначе на нет пойдет закаливание. Сплю долго. Во сне слышу какую-то странную симфоническую музыку. За одиннадцать дней обитания на острове я прошел очень жесткий курс закаливания. Резервы организма иссякли. Поражаюсь, как еще не заболел. Сколько раз в жизни грипповал, кашлял при пустяковых простудах. Видимо, работает какой-то механизм приспособляемости.
Погружаюсь в шерстяном белье. Сверху еще надеваю нейлоновую куртку. Так значительно теплее. Глубина в этой части Арала небольшая — до нескольких метров. Шельф острова зарос камышом. На дне изобилие растений. Много сазанов. Они держатся стайками и не очень пугливы. Дрожу ужасно. Ружье трясется в руках, как пулемет. Знаю: попаду только с близкого расстояния. Но рыба тоже не дремлет. Но вот на гарпуне крупный сазан. Он еще бьется, поднимая муть, а я тащу его на гарпунфале. «Не прыгай, рыба, не прыгай, ведь голодаю больше недели…»
Жаренную на вертеле рыбу ем медленно, маленькими кусками, с перерывами. Несмотря на все предосторожности, колики в желудке почувствовал сразу. Однако через полчаса мне стало уже лучше. Силы возвращаются быстро. Щадящий режим позади. Завтра сделаю три-четыре захода под водой.
Охота идет неплохо. За пять — восемь минут удается загарпунить сазана или усача, после чего тут же вылезаю на берег. Греюсь час-полтора, потом обратно в воду. Питаюсь исключительно только рыбой. Стал настоящим ихтиофагом — пожирателем рыб. Так древние греки называли племена, проживавшие у Красного моря. Рыбу приготовляю четырьмя способами: варю, жарю на вертеле, в самодельном тандыре (глиняная печь в форме чайника) и вялю про запас. Рыба вкусна и без специй. Пока не наступила жара не могу добыть соли. Для кухни использую соленую воду. Ее черпаю поглубже. Тазик заменяет яма, выстланная капроновой тканью. Вода в яме частично испаряется от солнца и концентрация соли увеличивается. Туда кладу куски рыбы.
Жизнь, точнее, — робинзонада вошла в определенную колею. Адаптировался удовлетворительно. Правда, я стал мастером по дрожанию. Во время сна дрожу мелкой дрожью, в воде зуб на зуб не попадает. Наблюдаю у себя брадикардию — замедление пульса. Чувствую, приобрел некоторую спортивную форму. Белков и жиров мне хватает предостаточно, однако при отсутствии хлеба, сахара, картошки вес тела продолжает падать.
… Запах гари почувствовал будучи в воде. Поднимаю голову — кругом дым. Остров в огне. Понял, что шквалом ветра разнесло из костра непогасшие угольки. Прошлогодняя трава и тростник сухие и горят, как порох. Пламя бушует с гулом, треском и ползет, как лавина. Ветер то прижимает черный дым к воде, то поднимает высоко в небо. Вот, подумал, теперь-то наверняка увидят дым на этом обитаемом острове рыбаки и приедут посмотреть, что здесь происходит. Как-то там моя кибитка? Хорошо, что закопал в землю документы. Бегу по зоне прибоя, огибая огонь.
Почти весь растительный покров острова сгорел за полтора часа. Остро пахнет гарью. Иду через горячий пепел к своему биваку. Сердце защемило при виде обгоревших ежей. Они, бедняжки, не смогли спастись. Огонь настиг их в середине дистанции. Погибших змей и черепах не обнаружил. Может быть, они спят, зарывшись в песок? Озираюсь на море. Оно пусто, как обычно.
На острове не осталось ни топлива, ни прикрытия от ветра. Уныло торчат наполовину сгоревшие стебли саксаула. Пусто и грустно. Надо эвакуироваться отсюда. О перемене адреса я думал с самого начала, но ждал потепления воды. До ближайшего острова около 700 м. В теплой воде это полчаса плавания при всей амуниции. Сейчас температура воды около 10— 11°С, хотя в полдень солнце греет во всю.
Стебли тростника полые. Плавучесть великолепная, поэтому мини — «Ра» я все же смастерил. Тростник связал в отдельные фасции — связки толщиной 10 см, а из них сделал маленький плотик. На него сложил оставшиеся от пожара пожитки и ружье. Переправа была мучительной. От холода стал засыпать, вцепившись окоченелыми руками в плотик, гонимый ветром или течением.
Я прибился совсем к другому острову — не к тому, что намечал. Растительность здесь была богаче. Кое-где уже поднялась зелень. Мелькнула невеселая мысль: скоро ведь вылезут змеи и скорпионы. Повсюду торчали колючие лианы, переплетенные с еще более колючим густым кустарником. Это непроходимые тугайные джунгли.
Весна в Средней Азии начинается бурно. Подул афганец — так здесь называют сильный и теплый южный ветер — и все сразу ожило, проросло, зазеленело. В пустынях афганец поднимает бураны — песчаные бури, а на Арале — штормы. Вода часто мутная. Не беда! У меня имеется НЗ вяленой рыбы. Досадно, песчанки — степные грызуны — нападают на запасы, где бы я их ни прятал. Пробовал обжигать кирпич для кладовой, но глина здесь с песком и илом — на огне растрескивается и крошится.
Интересно и весело наблюдать за пробуждающейся природой. В тугайных джунглях выросли грибы, похожие на мелкие шампиньоны. Я обнюхал их, попробовал на зуб и, ничего подозрительного не обнаружив, сварил в соленой морской воде. После надоевшей рыбы грибы показались сносного вкуса. Съел и забыл. Однако спустя несколько часов они сами напомнили о себе. Хорошо еще, что немного съел. Приключение с грибами напомнило об уроках, которые природа давала другим путешественникам. Возможно, в моем рыбном рационе не хватает кальция и других минералов? Ведь рыбные кости я выбрасываю в костер! Решаю не делать больше этого, а толочь их на камне и есть.
Над островом летают тысячи чаек. Жду, когда они начнут нестись. Не ел никогда в жизни яиц чаек, но теперь они нужны для разнообразия пищи. Организм нуждается во многом. Жую и выплевываю различные травки и листья.
Весенний взрыв в природе влияет и на психику человека. Мне особенно тоскливо, когда дует западный ветер. Мысленно слежу за его путем: Атлантика—Средиземное море — Черное море — Кавказ — Каспий — плоскогорье Устюрт — Арал. Над Литвой эти ветры обычно гонят тяжелые дождевые тучи. Вечерние сумерки здесь почти отсутствуют. Ночь наступает сразу. Ночное небо черное, звезды яркие. Часто вижу пролетающие искусственные спутники Земли. Где-то неподалеку Байконур. Чтобы чем-то заняться, прикрывая и открывая огонь курткой, посылаю спутникам сигнал бедствия SOS: долгий-краткий, долгий-краткий… Конечно, это чисто академическая игра. Но любая игра лечит от одиночества…
Уже истек целый месяц моей робинзонады. Самые трудные дни позади. С каждым днем теплеет воздух, вода, расцветает природа и… становится более тяжким одиночество. Начинаю разговаривать сам с собою, с рыбой, птицами, ящерицами. Почти непрерывно мурлыкаю какую-нибудь мелодию. Как правило, прилипают только мажорные мелодии. Организм человека интегрален. Не удивительно, что, кроме физиологической саморегуляции, существует и психологическая. Она поддерживает боевой дух в трудных условиях.
Вот и Первое мая. Температура воздуха, по моей прикидке, около 22°, воды 12—13°. На работу не выхожу, то есть не охочусь. Хочу отметить праздник. Решил провести соревнования по многоборью ГТО. Принес на старт двух черепах и ежа. Увы, после команды «марш!» мои соперники повернули в кусты саксаула… А я сдал все нормативы для моей возрастной группы на «отлично». Правда, судил сам. Жаль, нет никакого угощения. Отдал бы много вяленой рыбы за щепотку чая и лепешку.
Южное солнце начинает припекать. Уже невозможно ходить по песку босиком. Кожа стала шоколадного цвета. На балтийском взморье меня избрали бы королем пляжа. От воды, ветра и солнца кожа высохла и зашершавилась. Обтираю кожу кусками обжаренной рыбы. Помогает. Для умывания применяю пепел саксаула. В нем много поташа. Полагаю, что для пещерного человека это лучше, чем туалетное мыло. Наблюдаю за своими «линиями». Мышцы стали тоньше, но рельефнее. Прикидываю: за месяц потерял 12—14 килограммов.
С потеплением испаряется поверхностный полупресный слой воды. Вырыл колодец. Но и в нем вода не лучше морской. Со всей остротой возникает проблема питьевой воды. По утрам густые бугорки на веточках саксаула покрыты серебряной росой. Эврика! Вот где пресная вода, думаю. Стелю кусок капронового фартука и встряхиваю росу. Взял большой глоток и… сморщился, как старый сапог. Роса солонее морской воды. Здесь солончаки. Очевидно, саксаул впитывает соль через корни. Вот от чего древесина саксаула такая тяжелая!
Черепахи вылезли из своих зимних укрытий как-то неожиданно. Вчера не видел ни одной, а сегодня множество их пасется посреди редкого кустарника и преспокойно щиплют траву своим беззубым ртом. Одни маленькие, как спичечные коробки, другие — как буханки хлеба. Захотелось черепашьего мяса. Жарю его в тандыре. Без приправ это далеко не деликатес.
Тревожусь: вот-вот должен встретиться со змеями. Как мы будем вести себя в отношении друг друга, не представляю. Здесь, слышал, кишат эфы и стрелы. Речники рассказывали, что на каждый квадратный метр приходится по одной змее. Преувеличивают, полагаю. Но все равно статистика жутковатая. Пока змей не вижу, но слышу. Ночью вокруг моего тандыра дерутся и пищат песчанки. Лежа в кибитке, иногда слышу звуки: пшш, пшш, пшш, как будто капли дождя падают на горящие угли костра. Эти звуки от трущейся чешуи эфы. Вдруг раздается сердцераздирающий предсмертный писк песчанки, схваченной эфой. При отсутствии медицинской помощи укус эфы может быть роковым. Как отсюда звонить в «скорую помощь»?..
Прошла первая неделя мая. Температуру воды оцениваю 15—16°С. Для заплывов на длинные дистанции еще не хватает двух-трех градусов. Однако испарение полупресного слоя воды, появление змей и одиночество подстегивают меня торопиться на берег.
Уже полтора месяца, как я в плену Арала. Намечаю маршрут заплывов к берегу. Он проходит этапами через 16 островков. Проливы между ними от половины до трех километров. Шкуры сомов натянул на рамку из стеблей тростника. Подучился плотик. На него сложил жалкие пожитки и запас вяленой рыбы. Переправу начал 9 мая – в День Победы. Узкие протоки 500—1 000 метров переплываю раздевшись (так легче), длинные — в одежде (так теплее). Перед широкими проливами задерживаюсь на островах на день — для разведки маршрута и пополнения запасов рыбы. Сплю у костра. По утрам очень холодно. Чем ближе к берегу, тем солонее вода. Мучит жажда, пропадает аппетит. В одном широком проливе меня настиг шквальный ветер. Волны разбили плотик. Затонуло ружье, ботинки, «посуда» — старые консервные банки. Чуть не плакал по подводному ружью. Оно ведь спасло мне жизнь! На десятый день переправы выполз на длинный и узкий выступ Кызылкумов. Вода в Арале понизилась. А последний полукилометр был мелкий и илистый — ни плыть, ни ползти. Измучился до отчаяния. Еле выкарабкался из этой каши. Колючая трава ранит босые ноги. Пришлось обрезать ласты и сделать из них галоши.
До населенного пункта Шейха Аман 130 км. Это — поход на три дня. По дороге встретил чабанов и узнал от них, что в связи с уменьшением запасов рыбы в Арале рыбацкий аул Тайлакджеган покинут жителями уже несколько лет тому назад. Там нынче обитают только змеи, скорпионы да ящерицы…
На попутных грузовиках перебрался в Кунград. На железнодорожной станции увидел весы. Залезаю. Ровно 71 кг в одежде…
За 55 дней я устал от холода, голодания, одиночества. Затосковал по людям, цивилизации. Но свой плен покинул с улыбкой. Я не проиграл. Получил очень жестокий, но полезный урок по выживанию, научился приспосабливаться к экстремальным условиям. Прощаясь с Аралом, подобрал на память камень, похожий по форме на голову змеи. Рыжие, черные и белые крапинки на сером камне напомнят мне о пластах извести и глины на дне Арала, яйцах чаек и черных спинах сомов.
Не путешествуйте в одиночку и пользуйтесь только точными картами!
Паулюс Нормантас, доцент Вильнюсского государственного университета.
г. Вильнюс, 1979 г.
Комментарий медика
С общебиологической и медицинской точки зрения случай с П. Нормантасом лишний раз доказывает большие возможности организма человека переносить интенсивные стрессовые состояния. Ничего удивительного не произошло: организм автора был хорошо физически подготовлен к такому стрессу, сыграла свою роль и определенная психическая настройка, а также план действия. Человек при полном голодании (употребляя только воду) может просуществовать 60—75 дней. Воды Нормантасу хватало, судя по весу, имелся немалый запас жира, а также белков в сильно развитой мускулатуре, резервах печени и других органах. Эти запасы в течение 10 дней достаточно обеспечивали организм энергией и другими веществами, необходимыми для нормального его функционирования, а отличная тренированность ускорила адаптацию к холоду и другим экстремальным факторам (пожар, змеи) и позволила автору постепенно вернуть организм к обычным условиям жизни. Описываемый случай — прямое доказательство тех положений, которые выдвигает академик А. А. Микулин в своей монографии «Активное долголетие»: высокая физическая активность и определенный режим закаляют организм, стимулируют нервно-психическую деятельность, повышают способность к быстрой адаптации при различных физических и психических нагрузках.
Ю. Ашменскас, кандидат медицинских наук, Вильнюс.
Материал подготовила Антонина Казимирчик
