Зигзаги судьбы Веры Мухиной: творчество, любовь, жизнь

Скульптурную группу Веры Мухиной «Рабочий и колхозница» каждый видел хотя бы один раз в жизни. Многие «живьем» — у входа на ВДНХ (ныне ВВЦ — Всероссийский выставочный центр). Почти все – в кино. Помните? Гаснет свет, звучит музыка, и на экране появляется эмблема знаменитого «Мосфильма» — юноша и девушка, в едином порыве взметнувшие к небесам серп и молот — символы свободного труда.

Эта величественная скульптура — такой же «знак отличия» СССР, как Красная площадь, Мавзолей или Большой театр. Она принесла мировую славу Вере Мухиной. Это сегодня современники поглядывают в сторону статуи с иронической улыбкой и едва не уничтожили ее в 90-е, объявив обветшавшей и не отвечающей духу нового времени. А в 1937 году на Всемирной выставке в Париже, для которой и была создана монументальная композиция, она так понравилась парижанам, что они собирали подписи с просьбой оставить ее у себя. Пусть стоит в Париже, почти рядом с Эйфелевой башней! Ромен Роллан написал тогда в книге отзывов: «На берегу Сены два молодых советских гиганта в неукротимом порыве возносят серп и молот, и мы слышим, как из их груди льется героический гимн, который зовет народы к свободе, к единству и приведет их к победе». Хотя критики в СССР совсем недавно усиленно искали в скульптуре недостатки и клеймили ее создателя, в Париже у них вдруг открылись глаза, и советские власти просьбу парижан не удовлетворили. Символ социализма вернулся на родину, чтобы впоследствии стать одним из главных памятников эпохи. Впечатление от светлого павильона СССР и летящих в высоте «Рабочего и колхозницы» усиливало стоящее напротив угрюмое здание германского, украшенного свирепым орлом, вцепившимся в свастику. Он словно предвещал жестокую мировую войну. Тогда Мухина была признана выдающимся мастером 20 века, а ее скульптура – шедевром. И понеслось: любимый скульптор Сталина! Шедевр социалистического реализма! Награды! Здравицы!

Только трагическую историю жизни ставшего знаменитым автора знаменитого монумента вообще никто не знал. Опасно было тогда рассказывать, что ты из старого купеческого рода заводчиков, торговцев хлебом и пенькой, что купцы (по-нынешнему, бизнесмены) Мухины были известны в Риге еще в первой половине XIX века. Они отстраивали Ригу и Курск, были умны и образованны, а потому жертвовали деньги на просвещение, занимались благотворительностью. Они мало чем отличались от дворян, разве что были богаче многих аристократов. В такой семье 1 июля 1889 года в Риге родилась Вера Мухина.

Девочка не помнила свою мать – красавицу француженку. Она умерла от чахотки, когда Верочке было всего полтора года, а ее старшей сестре Маше – на год больше. Их отец Игнатий Кузьмич, опасаясь за здоровье дочек, оставил прибыльное дело и переехал в теплый и сухой климат Феодосии, где сам занялся воспитанием и образованием девочек. В дом приглашались лучшие педагоги, в том числе музыканты и художники.

Отец Верочки очень любил Айвазовского и на досуге занимался копированием его картин. Она тоже принялась рисовать, подражая отцу. Его не стало к окончанию девочками гимназии. Сестер увезли к себе в Курск опекуны – братья отца. Там барышни сразу прослыли первыми красавицами, украшением балов, но главное — завидными невестами. Такая жизнь нравилась Маше, но у Веры были другие планы. Весной 1911-го сестры приехали в Москву, поселились в своем доме на Пречистенке. И здесь они поначалу тоже увлеклись светской жизнью, танцевали на балах, сблизились с семьями Морозовых, Рябушинских и обе даже нашли претендентов на руку и сердце. Однако, в отличие от сестры, Вера жила так недолго. Она, к недоумению опекунов, стала посещать занятия в студии Константина Юона, в мастерской И.Машкова. Там она впервые увлеклась скульптурой и занялась ею одновременно с живописью. Это было время, когда барышни стремились к образованию даже больше, чем юноши.

Катастрофа, приведшая в Париж

Родные решили: пусть забавляется, пока не вышла замуж! Но в это время начались зигзаги в ее судьбе. В 22 года Вера Мухина пережила событие, которое сама же назвала катастрофой. Под Рождество 1911 года она поехала к родным в Смоленск, где всегда под праздники собирались ее молодые родственники и друзья. Там было так весело! Особенно всем нравились катания на санях с горы. К концу спуска они неслись стрелой. Дух захватывало! Но в одну из таких прогулок сани Верочки налетели на дерево — удар пришелся прямо в лицо: «Я провела рукой по лбу и лицу. Рука не нащупала носа. Нос был оторван…» Окровавленную, с зажатой чудом уцелевшими зубами полуоторванной губой, ее отвезли в уездную больницу. За 18 дней Вера перенесла девять операций. Однако после них недавно хорошенькое личико покрывали такие рубцы и шрамы, что родные спрятали от нее зеркала. Когда сняли бинты и повязки, она смотрелась в ножницы и ужасалась… Как она теперь покажется на людях?! Вернувшись в Москву, Вера сменила квартиру, перестала ходить на занятия, забыла о поклонниках. Как только раны затянулись, дяди решили: Вере нужно сменить впечатления и, наконец, отпустили ее в Париж. Может, там она отвлечется или ей помогут знаменитые врачи? Действительно, там она перенесла еще несколько пластических операций, но новое лицо казалось ей грубым, мужским, чересчур волевым. Она стала резкой, замкнутой и решила навсегда забыть не только о светских развлечениях, но и о мечтах о супружестве. Кто же такую полюбит! Отныне Вера посещала только выставки и музеи, особенно часто – Лувр, ходила на лекции, занималась анатомией, училась и работала в мастерской французского скульптора Эмиля Бурделя, ученика знаменитого Родена.

«Развлечений в моей жизни было очень мало, — вспоминала она позднее, — некогда было. Утром лепили. Вечером наброски…» Летом 1914 года вместе с двумя подругами Вера Мухина отправилась в путешествие по Италии, где познакомилась с шедеврами Микеланджело, и вернулась полная новых творческих замыслов. Но ее судьба снова делала зигзаг.

Молодость брала свое — и Вера влюбилась в соученика, оказавшегося революционером — террористом. Александр Вертепов казался ей героем. Как же! Во время революции 1905 года он убил генерала Карангозова. Правда, герой сначала не обращал внимания на угрюмую землячку. И девушка решила: если она достигнет успехов в искусстве и станет знаменитой, может, тогда…
Вера принялась заниматься как одержимая и вскоре стала лучшей и любимой ученицей Бурделя. И Александр оценил Веру, милую и умную собеседницу. Оказалось, он вообще не замечал о ее шрамы. К тому же они почти затянулись. Летом Мухина поехала в Москву на свадьбу сестры. Маша выходила замуж за венгра и собиралась жить с ним в Европе. А Вертепов остался в Париже – на родине его разыскивала полиция. Это был 14 год — в августе грянула война. Некоторое время молодые люди переписывались, но очень скоро письма перестали приходить. От знакомых Вера узнала: Александр вступил в Иностранный легион и вскоре был убит. Потеряв любимого, девушка стала еще более замкнутой, резкой. Ей опять казалось, что жизнь кончена. В Москве Вера окончила курсы медсестер и стала работать в госпитале, в самом опасном инфекционном отделении. «Раненых эшелонами привозили прямо с фронта… Как откроешь грязные пересохшие бинты, кровь, гной. Промываешь перекисью, вши. Работали бесплатно, брать деньги не хотели. Всю жизнь я не любила платных должностей. Люблю свободу».
Не правда ли, все это похоже на роман А.Толстого «Хождение по мукам»? У нас мало пишут о первой мировой, а она была такая же страшная, как и все войны на свете. Но и в том ужасе люди находили друг друга, словно судьба вела их к единственной на всю жизнь любви. И Веру Мухину тоже.

Избранник

1918 год. Почти четыре года тяжелой физически и морально, подчас непосильной работы в госпитале. Вере скоро тридцать. Она страшно устала, одинока, разочарованна и больше не верит в счастье. Только работа… И все-таки на четвертый год вечерами стала ходить в скульптурную мастерскую.

А там вдруг нашла свою довоенную работу — портрет доктора Замкова. Как напомнил он ей о счастливом довоенном времени, о еще мирных днях 14 года!

От тифа тогда погибали тысячами. Умирал, казалось, и Алексей. Вера выходила его, и в первых числах февраля он пришел в мастерскую, где Вера ждала его перед станком с большим куском глины. Она лепила его весь февраль и март, а он смотрел на нее и понимал, что рядом — не та медсестра, которую он видел сквозь тифозный бред, а совсем другой человек. Он разглядывал ее серьезные глаза из-под насупленных бровей, наблюдал за движениями ее пальцев по глине.

«В 18-м году мы с ним поженились. В холодной мастерской я лепила его, он был похож на Наполеона, победителя. Портрет очень нравился Алексею», — вспоминала Мухина через много лет.
Времена были голодные. В суверенной Латвии у Мухиных по-прежнему были имения, производство, доходные дома и земля. Вера, богатая наследница, могла бы туда уехать, пока эмиграция еще была разрешена, но Алексей этого не хотел, и она осталась в голодной России из любви к мужу. Они с маленьким ребенком, замерзая от холода, жили в ледяной Москве и работали, работали…
Доктор Замков, писала Мухина, «каждое воскресенье ездил в свое село Борисово и принимал там больных. Приезжал с картофелем и хлебом. Тем мы и питались в 18- 19-й годы. В 20-м году родился сын Волик (Всеволод), принял его Алексей Андреевич дома». Жизнь потихоньку налаживалась, но в пять лет мальчик заболел костным туберкулезом. В больницах тогда таких больных не спасали, и родители сами стали бороться за его жизнь. Вопреки медицинским предписаниям, Алексей Андреевич прооперировал сына дома, на обеденном столе. Об этой истории и Мухина, и Замков предпочитали не распространяться. Через два года Всеволод оставил костыли. В будущем он стал известным советским физиком. Хромота его была незаметной.
Сейчас мало кто знает, что Алексей Андреевич Замков в 30-е годы был одним из самых знаменитых и модных врачей Москвы. Его пациентами были Максим Горький, члены правительства, крупные чекисты, такие как преемник Дзержинского Менжинский, начальник военной разведки Берзин и другие. Тогда еще можно было заниматься частной практикой. Замков стал хорошо зарабатывать – тут же появились завистники. Они распространяли слухи, что он был полковником царской армии, окончившим Пажеский корпус, хотя туда брали только детей высшей аристократии, а Замков родился в такой бедной крестьянской семье, что в голодные годы ей проходилось побираться по чужим дворам. После 4 классов сельского церковно-приходского училища отец отвез Алешу в Москву, где он работал грузчиком, но, занимаясь ночами, сдал экзамены за курс гимназии, выучив самостоятельно латынь, немецкий и французский языки. Только в 26 лет Замков поступил на медицинский факультет университета, а сразу после его окончания добровольно отправился военврачом на фронт. И он, и она были люди с железными характерами.
Скульптурой в 1920-е годы зарабатывать на жизнь было сложно. И тогда, объединившись с подругами из мира моды и театра, Вера начала трудиться как художник-модельер. Она рисовала театральные костюмы, придумывала различные женские аксессуары, например, пояса и шляпы из рогожи. Разрабатывали подруги и женский костюм, побывали на Всероссийской художественно-промышленной выставке и даже отправили на Всемирную выставку в Париж модели Н.Ламановой. Талантливые женщины заряжали друг друга оптимизмом и энергией. Все они достигли каждая в своем виде творчества настоящих высот. Например, Н. Ламанова, знаменитый еще до революции «Поставщик Двора Ея Императорского Величества», в 30-е годы стала известнейшим советским модельером. По ее эскизам были изготовлены костюмы для актеров первых советских фильмов «Аэлита», «Цирк» и другие. В 1925 году Надежда Ламанова и Вера Мухина совместно издают альбом «Искусство в быту». Тогда же Вера Мухина стала известна как скульптор, хотя у нее не было даже мастерской.

Иногда ей приходилось работать просто на огороде в родной деревне мужа. Но две скульптуры, выполненные Верой Мухиной к 10-летию Октябрьской революции на том огороде, заняли на выставке первое место, а их автору достались самая большая премия — 1000 рублей, восторги Луначарского и хорошие отзывы ее учителя Машкова о ее «Крестьянке»: «Молодец Мухина. Такая родит стоя и не крякнет». «Что такое крестьянка? — объясняла Вера Игнатьевна. — Это русская богиня плодородия…».
В семье тогда она тоже была счастлива. Слава А.А. Замкова в 30-е годы была громче известности его жены. Он изобрел лекарство, которое могло излечивать тяжелых наркоманов, алкоголиков, шизофреников, импотентов и помогало людям, выздоравливающим после тяжелой болезни. Препарат извлекали… из мочи беременных. Оно так и называлось – «гравидан» (от лат. «беременность»). Заметим, его «извлекали в лабораториях», а не просто пили мочу, как это советовали еще недавно некоторые нынешние «целители». Замков испытывал препарат на себе и сравнивал его действие с бутылкой хорошего шампанского: веселое опьянение, легкость, повышенная работоспособность. Но в отличие от шампанского одна инъекция действовала дольше 10 дней, а курс уколов излечивал от хронических заболеваний. Гравидан стал сенсацией, а Замков получил лабораторию в Институте экспериментальной биологии. Многие тогдашние чиновники в высшей советской номенклатуре страдали от хронического переутомления и поддерживали себя морфием, постепенно становясь наркоманами. Гравидан стал для них спасением. Пациентами А.Замкова стали даже некоторые первые лица страны. Называли даже самого Сталина, но достоверно известно только, что гравидан продлил жизнь Горькому. Когда на Северном Кавказе началась эпидемия малярии, инъекции гравидана были сделаны 15 тыс. человек, и почти 80% выздоровели. На Дальнем Востоке препаратом лечили военную часть, пострадавшую от отравляющих веществ. Но вдруг, по неизвестной ученому причине, его лабораторию ни с того ни с сего закрыли.
На выставке «К 100-летию со дня рождения Веры Мухиной» были представлены выписки из архивов КНБ. Историки, наконец, узнали, в чем обвиняли мужа Веры Мухиной Алексея Замкова. Оказалось, дело их жизни едва не погубила обыкновенная зависть. Она же сократила их жизни.

«Среди ученых и врачей зависть к чужим успехам вызывает интриги и склоки. Против А.А. Замкова поднялась настоящая травля», написал в объяснительной записке адресованной НКВД, директор Института экспериментальной биологии. Коллеги завидовали деньгам, которые приносила частная практика Замкова». 9 мая 1930 года, в день рождения доктора, в «Известиях» появилась статья, подписанная сотрудниками его института, где его метод лечения называли знахарством, а его самого – шарлатаном. Дело в том, что к этому времени завистники пытались сами производить знаменитый препарат, но, не зная точной технологии или не выдерживая ее, они получали нечто такое, что приводило к тяжелым последствиям. И тогда они решили расправиться с доктором. И расправились: Замкова отлучили от медицины, гравидан запретили, а институт был разгромлен. Заметим, задолго до репрессий 37 года и по инициативе не властей или НКВД, а «друзей» врача. Справились своими силами – еще без репрессивного аппарата. Такой вот зигзаг судьбы…
Супруги были в отчаянии. Они искали выход из беды. До сих пор не было известно, что тогда они попытались уехать их страны. В рассекреченных архивах есть документы, показывающие, что провокатор из ОГПУ, воспользовавшись ситуацией, предложил им отправиться на юг, снабдил адресами тех, кто якобы помог бы им пересечь границу Персии и потом переехать в Алжир, где жил учитель Замкова, или в Литву к богатым родственникам Веры Игнатьевны. В Харькове их арестовали и под охраной отправили в Москву. Замкова допрашивали, не собирался ли он продать секрет своего препарата за рубеж. Следователь был весьма удивлен, что формула гравидана опубликована в научных журналах и секрета не представляет. Дело о попытке побега не тянет ни на расстрел, ни на большой срок. За супругов хлопотали влиятельные пациенты Замкова. Веру Игнатьевну с сыном выпустили. А Алексей Андреевича отправили в ссылку в Воронеж с конфискацией имущества. Вера Мухина, уже известный скульптор, тут же собралась к мужу, хотя теряла абсолютно все: выставки, связи, сотрудничество с Ламановой. Времена были еще не совсем людоедские – в Воронеже они получили работу. Замков стал работать рядовым врачом в железнодорожной поликлинике, Мухиной даже выделили мастерскую, правда, в сыром деревянном сарае.

Казалось, они пропали навсегда. Но в Москве за них хлопотал М. Горький, обращаясь к «большим людям». Кто помог супругам, осталось неизвестным. Называли имена Ворошилова, Буденного, Калинина и даже самого Сталина. Якобы все они были пациентами Замкова. Так ли это, неизвестно даже архивам НКВД.
Судьба супругов сделал очередной вираж. Замкова досрочно вернули из ссылки, назначили руководителем нового Института урогравиданотерапии (подумайте только: мочебеременноголечения! – ничего себе названьице?). Власти смилостивились и разрешили Вере Игнатьевне закупить для института современнейшее оборудование на деньги купцов Мухиных, получающих проценты с ее доходных домов в Риге. Она даже получила возможность покупать мрамор и бронзу для своих работ. Семье дали огромную квартиру в центре Москвы. Впервые у Веры Игнатьевны появилась своя просторная мастерская, сплошь уставленная полками с ее работами.

Для супругов наступили золотые деньки. С 1932 по 1938 года дешевый гравидан, сырье для которого ничего не стоило, усиленно продвигали в массы. А. Замков опять лечил кремлевскую элиту. И вдруг снова случилось что-то необъяснимое. Институт урогравиданотерапии спешно, за два дня закрыли и превратили в лечебницу для алкоголиков. Единственный в стране электронный микроскоп, купленный на деньги Мухиной, выбросили со второго этажа. Ходили слухи, что гравидан перестал помогать вождям, а у одного из них даже случилось обострение шизофрении. У кого? Тайна, покрытая мраком неизвестности. Доля истины в претензиях к препарату была: он был замечательный, но у некоторых пациентов возникало привыкание к нему, и он переставал действовать. Сейчас гравидан называют русской виагрой, а тогда с научной карьерой Замкова было покончено навсегда. Но его уже трудно было арестовать, так как Вера Игнатьевна к этому времени уже стала мировой знаменитостью.
Дело было так.

Троцкий в складках юбки

В 1936 году началась подготовка к Всемирной выставке в Париже, где был представлен и павильон СССР. Его автор архитектор Б. Иофан предложил увенчать скульптурой поднимающееся ввысь здание. Мухина получила правительственное предписание принять участие в закрытом конкурсе и сразу приступила к работе. Как вдохновенно и трудно шла она! Впервые в мире была применена новая технология — скульптуру делали из листов нержавеющей стали, применяя сварку. Вере Игнатьевне, победившей на конкурсе своих маститых коллег, придали целый коллектив НИИ машиностроения. Но было столько нелепых препятствий!
В одну из ночей на испытательный «полигон» неожиданно приехал И. В. Сталин. Обойдя строительные стропила и ничего не сказав, уехал. Как потом стало известно, этому приезду предшествовал донос директора завода С. Тамбовцева, что в складках шарфа, главной опоры скульптуры, просматривается силуэт Л. Троцкого. Поэтому и лихорадили предприятия бесконечные высокопоставленные комиссии, а дело стояло на месте. Даже стальная натура скульптора дрогнула. Устав бороться со «знатоками», Мухина сделала три варианта статуи: без шарфа, с одиночным и раздвоенным шарфом. И тем не менее проект все не утверждали. Наконец, после официального письма Мухиной о срыве сроков правительственного заказа, состоялась приемка под присмотром В.М. Молотова, которому Вера Игнатьевна сказала, что модель без шарфа просто никуда не годится. После довольно резкого обсуждения Молотов сказал: «Ну, поверим автору». Доносы снова поступали, но их, по-видимому, больше не принимали во внимание: оставить павильон без завершения было просто невозможно.

Мухина с коллективом НИИ машиностроения оправилась в Париж собирать статую. Чтобы доставить «Рабочего и колхозницу» в Париж, 75-тонную скульптуру разрезали на 65 частей и поместили в 28 вагонов. Когда стальную скульптуру собрали, бригада безработных парижанок чистила «Рабочего и колхозницу», как столовые приборы — тряпками и зубным порошком.
В Москву Мухина вернулась победительницей, она получила орден Трудового Красного Знамени, а потом на нее посыпались одна за другой сталинские премии. Из-за этого в некоторых изданиях Мухину называют «официально признанным художником сталинской эпохи».
Но вот еще одна тайна. В 1938—1940 годах Вера Мухина сделала очень много: два варианта памятника, посвященного спасению челюскинцев, «Икара» в память о погибших летчиках, три варианта скульптур для нового Москворецкого моста, трехметровую фигуру Максима Горького и два варианта проекта памятника ему в Москве и Горьком, большую композицию «Хлеб», серию скульптурных портретов, посвященных воинам — героям. Но ни одна из этих работ не была установлена. При жизни у Мухиной не состоялось ни одной персональной выставки. И это, как болтали, любимица Сталина? По словам сына, она никогда не разговаривала со Сталиным и даже не видела его близко. Мухина десятки раз отказывалась делать его портреты. Когда же товарищи «сверху» настаивали, она говорила, что согласна работать только в том случае, если Сталин будет ей лично позировать.

«Под давлением министерства она дважды обращалась к нему письменно с этой просьбой и оба раза получала отказ. В первый раз ей позвонил секретарь Сталина Поскребышев, во второй — Сталин ответил ей личным, написанным от руки чрезвычайно вежливым письмом».
А вот один из курьезных случаев, связанных с попытками привлечь скульптора к созданию портретов «руководителей». М.Б. Храпченко, председатель Всесоюзного комитета по делам искусств, устав уговаривать Мухину, сказал ей: «Хорошо, Вера Игнатьевна, слепите кого Вы хотите, позвоните ему сами по «вертушке», вот она перед Вами». После некоторого раздумья Вера Игнатьевна назвала А.И. Микояна, характерное восточное лицо которого казалось ей интересным. Храпченко назвал номер, и она сама его набрала.
— Анастас Иванович, это говорит скульптор Мухина, мне бы хотелось с Вами встретиться.
— А в чем дело, Вера Игнатьевна?
— Комитет по делам искусств хочет, чтобы я слепила Ваш портрет, а так как я не работаю по фотографиям, то прошу Вас согласиться мне позировать.
Пауза.
— Вера Игнатьевна, Вы, вероятно, звоните из кабинета Храпченко, и он стоит рядом с Вами?
— Да, Анастас Иванович.
— Тогда передайте ему, чтобы он не занимал зря время людей, которые заняты гораздо больше, чем он, — Ваше и мое. И потом, ну зачем Baм лепить старого, уродливого армяшку?»
Мухина опустилась на стул…

Однако все-таки Мухина была Лауреатом шести Сталинских премий. Такую голыми руками не возьмешь, хотя некоторые пытались.
С начала войны семью отправили в эвакуацию за Урал, а ее, Мухину, тут же вызвали обратно в Москву. Ей пришлось мотаться между столицей и захудалым уральским городком. Замкову дали пропуск для возвращения домой лишь в 1942 году после инфаркта. Неудачи совсем сломили этого стального человека. Он, тяжело больной, работал рядовым врачом в больнице для слепых, а позже один из учеников взял его в институт Склифосовского консультантом – сверх штата и зарплаты. Вера Игнатьевна привозила деньги этому другу семьи, а тот выдавал их как зарплату своему учителю.
Алексея Андреевича погубила фраза молодого врача, которого Вера Игнатьевна вызвала к мужу после очередного сердечного приступа. Выписывая рецепт, девушка изрекла: «И никаких глупостей вроде препарата Замкова!» Услышав это, Алексей Андреевич во весь голос крикнул: «Вон!» Схватился за сердце — и через минуту его не стало. Подтвердилась старая истина «словом можно убить», неизвестная врачу новой эпохи, каких, к сожалению, немало и теперь. А.А. Замкову было 59 лет.

Вера Игнатьевна преодолевала беду, уйдя в работу. Она создала целую галерею образов героев войны, а в 1943-м работала, наверное, над самым трагическим произведением— «Возвращение»: безногий солдат вернулся с войны домой и припал к коленям своей жены, обняв их. Мухина ищет жест — в бессилии опущенные руки женщины. Было несколько вариантов. А потом скульптор разбила работу…
Забавно, Вере Мухиной приписывается авторство дизайна гранёного стакана и графина для водки. Эта легенда связана с ее работой на Ленинградском заводе художественного стекла, где скульптор выполнила большое количество творческих работ. Но был заказ и на новую форму стакана для общепита, прочного и удобного для применения в посудомоечных машинах.
Вера Игнатьевна прожила еще одиннадцать лет. Умерла она в 64 года, как и муж, тоже от слабого сердца, которое окончательно надорвала, занимаясь памятником М.Горькому, лазая по лесам, окружавшим огромную скульптуру. Она всегда доводила до ума свои работы сама. И даже чужие. У Белорусского вокзала в Москве стоит Горький работы Шадра, выполненный в бронзе под руководством Мухиной.
Когда Вера Игнатьевна по возрасту уже была пенсионеркой, у ее семьи не было родного гнезда. Дома купцов Мухиных пропали в войнах и революциях. Чужие квартиры, пусть и роскошные, куда власти вселяли ее по ордерам, супруги не любили. В последние годы Вера Игнатьевна жила на обычной государственной даче в селе Абрамцево, где был когда-то институт ее мужа. В письме, оставленном сыну «на всякий случай», она попросила Молотова, тогда только что назначенного министром иностранных дел, «не забывать изобразительное искусство», «почистить аппарат управления искусств», поставить в Москве ее давно созданный памятник Чайковскому и отлить в бронзе «мелкие вещи», а напоследок — «помочь с квартирой». «Квартира-мастерская, в которой я жила, до сих пор из-за юридических формальностей не принадлежит ни Министерству культуры, ни Моссовету, ни мне. Очень прошу сделать так, чтобы она осталась за моими ребятами…» К чести В.М.Молотова, он выполнил посмертную просьбу Веры Игнатьевны. Она умерла 6 октября 1953 года, а 8 октября Вячеслав Михайлович разослал копии письма членам ЦК, и жилая часть дома на Пречистинке осталась ее «ребятам» — семье сына и внукам. Мухина хотела, чтобы в ее мастерской работали ее ученики – дипломники Суриковского института, где она преподавала много лет. Но мастерскую отдали Институту реставрации, а в жилой части дома и поныне живут потомки скульптора. Был отлит и установлен перед зданием Консерватории в Москве и памятник П.И.Чайковскому, над которым В.И.Мухина работала в 1948-1949 годах.
В СССР тогда не знали, что у Мухиных в Латвии еще было наследство ее деда – миллионера. После триумфа в Париже в 1938 году Мухина заезжала в Ригу, чтобы по рекомендации партийного начальства отказаться от семейных денег, что и было сделано с большим шумом в газетах. Но, как выяснилось только в наши дни, Вера Игнатьевна тогда никаких бумаг не подписала. После развала СССР Латвия приняла закон о реституции – возвращении имущества его прежним владельцам. И тут выяснилось, что Мухиным принадлежит около 6 гектаров земли в самом центре Риги. Часть ее правнуку Веры Игнатьевны недавно удалось отсудить.
История «Рабочего и крестьянки» продолжилась в наши дни. В 2003 году монумент был разобран на 40 фрагментов для реставрации, но едва не погиб, брошенный на задворках заводского склада. Лишь после вмешательства правительства были выделены деньги, и им занялись реставраторы: укрепили несущий каркас композиции, все части скульптуры были очищены и обработаны специальными антикоррозийными составами. Скульптура опять, как в Париже, установлена на новый 25-метровый павильон-постамент. В нем разместится выставочный зал и музей Веры Мухиной. Народные музеи ее имени есть в Риге, в Феодосии. Постоянная выставка работает в ее мастерской на Пречистенке. Именем Веры Мухиной названы улицы, художественные школы и даже пароход.
На могиле А. Замкова и В. Мухиной на Новодевичьем кладбище стоит памятник. На нем есть надпись со словами врача Замкова: «Я сделал для людей все, что мог». Под ней выбиты слова Веры Игнатьевны: «Я тоже». Только об их любви и зигзагах судьбы не сказано ни слова.

Подробнее об истории города читайте в нашем проекте Исторический Петропавловск