Сергей Воропаев: личный дневник военнопленного

Автор: Сергей Виниченко.  Привожу выдержки из дневника Сергея Николаевича Воропаева. Вероятно, это практически полный текст дневника, собранный автором из нескольких источников: собственных выписок конца 80-х годов, сокращенного варианта Т. П. Овчаровой середины 60-х, фрагментов из записей П. В. Кизина и профессора Н. И. Кандалина.

Фотографии военного корреспондента Бориса Николаевича Шебашова (Воронеж), сделаны в марте 1945 года. Долгое время не публиковались, находились в личном архиве фотографа.

29 марта 1944 года, ком.107.

Март. Пасмурный и снежный день. Скучно… голодно. Скоро два года как я в Г…Сколько пережито кошмара и ужаса, а сколько еще впереди… Тревожно, жизнь изломана, сам искалечен. Ночь. Только что вернулся с работы. Хочется жрать, но, увы, нечего. 0,7 л брюквенного бульона заменили ужин. Ложусь спать…

1 апреля 1944 года

Весна, самый настоящий весенний день. Когда-то для меня это было самое лучшее время года. Какое-то возбуждение, стихи.

А сейчас? Жизнь страшна, печальна. Мысль только пожрать. Мозг более нечем заполнить. Терзает голод.

Мучит шахтерская работа. Я не имею никаких гарантий на жизнь.

2 апреля 1944 года

Воскресенье. День, связанный с отдыхом. Но мы работаем. Только что поднялся из шахты. Измучился, 30 тонн перекидал угля. Дорогой мой, ты скажешь – безумие, нет, я только пленный и не хочу ежечасно получать пощечины, удары палки. Сегодня несколько ребят избил надзиратель. Это не редкость, а ежедневная ежеминутная процедура.

4 апреля 1944 года

Запах весны преследует меня. Сегодня работали 9 часов, это бывает в основном во вторник и четверг. Задумал великое дело. В будущем сообщу. Этот суп, кажется, не стало бы жрать и животное, а мы жрем. Сегодня целый день ломит кости, ломает. Больно. В двадцать три года старик.

6 апреля 1944 года

Сегодня хочу описать, как мы работаем. Нас 4 человека русских загнали черпать отходы. Надзиратель встал с палкой в руках и погонял. Одна секунда простоя стоит палки. Только кидай и кидай. У меня зачесалась спина. Я повернул руку назад. Но палка-змея над моей головой. Удар был устранен возобновлением работы. Вчера на моих глазах этот же надзиратель избил двух товарищей. Сопротивление стоит жизни.

7 апреля 1944 года

Сегодня смена прошла быстро, хотя чувствую себя очень плохо. Болят легкие или печень, не знаю. Нашего парня пытавшегося бежать, говорят, поймали. Жаль. В прошлом году я тоже пробовал бежать, но неудачно. А сегодня нас комендант допрашивал о побеге. Теплый солнечный день. Я болен, ужасно болит голова,  насморк и, вообще слабость: температура 37,7 гр. Здесь кормят очень плохо. Исхудал так, что один скелет остался.

10 апреля 1944 года

Сегодня работали только русские. Из всего абтайлунга было два мастера, но это не помешало 150 возов дать угля. Потому что работало 2 филера и 2 обергаира… Больной совершенно, болит горло, грудь. Кашель. Нарывы, прыщи на теле. Не знаю, перед смертью или что.

11 апреля 1944 года

Весна господствует. Но жизнь по-прежнему отвратительна. Начал было сапожничать, но чертовски не везет. Продал две пары, но полностью расчет не получил. А требовать не позволяет совесть. Порою отдаю за бесценок, дабы достать крошку хлеба. Сегодня одни отдал за 1,5 порции хлеба, вторые продал за две.

12 апреля 1944 года

Свисток на обед. Жизнь по-собачьи.

13 апреля 1944 года

Сейчас на работу. Ужасно. Сердце просится на волю. Порой хочется умереть, но за что …. Так просто по-собачьи? Нет, не такие мы люди. Да, люди, хоть нам  вбивают здесь, что мы рабы. Нет, мы не рабы. Рабы не мы. Это не слова из букваря. Это я впитал с молоком матери.

Рискну еще раз ….Сегодня получил удар в спину от надзирателя. Удар силен, так что спина и сейчас болит. За что? Только за то, что обернулся назад. Ну, сволочи, пейте  соки и ваш час придет.

15 апреля 1944 года

Я сегодня «Кранк», так мы привыкли говорить о больных.

Сильно опухла нога. Вчера снова была воздушная тревога. Сначала нас держали в бане, затем повели в лагерь…. Была абсолютная темень, следует совершить задуманное. Но, к сожалению, у меня чертовски болела нога. Ничего, время еще есть. «Кранкам» у нас дают неполный паек. Здоровые получают двухкилограммовую булку на четыре человека, а больные на шесть. Но пусть я согласен быть вечным/на период плена/ «Кранком», чем работать на них. Природа оживает. Уже заметно распустились почки на деревьях, зеленеет трава на здоровых отрезках земли. Все это в своем раннем развитии зовет, благоухает. Бывало, в это время воскресали мои поэтические грезы, а сейчас – затмение. Все погибло, ушло безвозвратно. Да и вряд ли воскреснет вновь. Я должен сам выбрать себе судьбу. И я ее выберу, пусть это будет стоить жизни или смерти.

Мне кажется, что здесь две стороны. Во-первых, проблема питания. Мозг ничем не заполнен, только поесть. А это отвлекает от всего. И второе, мне думается главное. Человек светлое существо. И тянется к светлому, к жизни, борется за это. А смерть – мрак, пусть даже исцеляющий от всех ужасов, но мрак. Да, забыл, «бомбили» машину с чесноком. Одну головку я достал. Думал, будут искать. Но обошлось.

Я порой задумываюсь над таким вопросом. В мирное время часто бывают самоубийства из-за каких-нибудь пустяков в личной жизни. Здесь наоборот. Ни одного случая я не встречал в плену. Мне кажется. Это все решает питание. Мозг не знает ничего другого, как только: пожрать.

16 апреля 1944 года

Только что бродил по лагерю (он занимает примерно 1,5 га). Наши русские люди, завербованные или просто эвакуированные, с той стороны гуляют парами, группами и в одиночку. Видал девушек, женщин… Каково же впечатление? Никакого абсолютно. Аскет, нет инстинкта плоти? Неправда. Одна ужасно подавляющая мысль: пожрать.

17 апреля 1944 года

Последний день моей болезни, в то же время — отдыха.

Завтра опять глубокая в 350 метров могила, с вечной мглой и сыростью. Ребята пришли из бани в четыре часа утра — сумей отдохнуть. Встали за супом, оказались лишние. Их разогнали, затем опять строили. Голодный люд приспособился: строятся в пять шеренг, а между ними прячутся еще по одному. Порой это сходить, но если обнаружат, то несчастного беспощадного избивают. Вчера давали папиросы по 10 штук на брата.

Сегодня прожил по-пленному хорошо: достал до 4 литров лишней баланды. Живот, кажется, полный, но жрать еще бы жрал и жрал, а особо хлеба, за период плена еще не наедался. И я животное, а на вид человек.

19 апреля 1944 года

Силился уснуть, но ничего не получилось. Вчера пришли с работы в два часа ночи. Подъем был в восемь утра, не выспался, болит голова. Но все же решил кое-что записать

Эти листы мне кажутся живыми, я с ними беседую, я с ними делюсь мыслями, и это облегчают мою жизнь. Я чувствую себя мыслящим человеком. Мой дорогой, если бы я знал, что эти листики попадут тебе в руки, то я кое о чем подробнее написал. Но сейчас не в силах этого сделать, потому что я не имею ни какой гарантии, что они не попадут в страшные руки врага.

В  лагере подают квашеную капусту: 1 килограмм стоит одна марка, но я получаю 5,4 марки в месяц, да еще высчитывают 1,5 марки из этой суммы. Так что остаются лишь 3,9 марки. Вот и распоряжайся ими как тебе хочется.

20 апреля 1944 года

Исполнилось два года, как я в Германии в лагерях военнопленных.

Два года истязаний, голода. Жутко подумать. Начинаю снова комбинировать с хлебом. Тревожит: сколько человек не комбинирует, а все равно попадется. Попросим провидение. Пишу, а люди разговорами о табаке мешают. Табак дают слишком плохо. В 1-2 месяца дают пачку табаку -100 гр. Гродненских корней. Табак некачественный. Прелый, в виде травы с запахом табака. Пакет (100гр.) по ценам лагеря стоит 1 кг хлеба, 50 гр. стоит пайку хлеба. Вот таково положение курящих. Хочется спать. Но боюсь ложиться, слишком много блох, заедают.

21 апреля 1944 года

Весна господствует. Но жизнь по-прежнему отвратительна. Начал было сапожничать, но чертовски не везет. Продал две пары, но полностью расчет не получил а требовать не позволяет совесть. Продаю, что не употребляю, табак. Курить бросил, в таких условиях это страшно.

22 апреля 1944 года

Что-то тревожно на сердце, какое-то непонятное волнение. Да! Сегодня еще один «юбилей» — год, как я работаю в этой проклятой шахте.

365 дней проведено во мраке подземелья  на  глубине 350 метров.

Глубина неважно, а важно то, сколько перекидано угля. Каждый день приходится выкидывать по десятки тонн угля. А что приходится есть? Хлеб, картошка, капуста. Но и этого не бывает досыта.

Да! Ты скажешь: «молодец, стараешься». Я не могу ничего сделать. Это стоит жизни. Ведь у меня есть искра надежды на будущее, она и принуждает пока покоряться. Впрочем ……. но нет, об этом скажу после.

24 апреля 1944 года

Хочу остановиться на распорядке жизни нашего лагеря. В 4 часа утра свисток на подъем, до 5 часов получаем завтрак (вода и мелконакрошенная брюква граммов 100-200) С 5.30 идем в баню, из бани в шахту. С 6 часов начинаем работать  — кидаем уголь в ручи — рычаги. И так продолжается до 2 часов с очень малыми паузами. Затем идем в баню, моемся примерно до 3.30 и до 4-х часов. Возвращаемся в лагерь и получаем обед такой же, как и завтрак, немного погуще и больше. Через небольшой промежуток получаем хлеб. В 7 часов поверка и в 8 часов закрывают бараки. Здесь уже спокойно, мы сами между собою хозяйничаем. Сон.

Хочу пару слов сказать и о работе. Кидаем уголь медленно. Порой, когда не смотрит мастер, по половине лопаты. Тянешь лопату. А сам смотришь, как бы кто не зашел из начальства (а они ходят здесь со своими светящимися лампами-карбидками), то начинаешь увеличивать темп работы, ибо можно уловить пощечин, подзатыльников, палок и проч. Вчера мне аузир посулил дать по морде. Сегодня дали на комнаты ракушек – устриц по 100 грамм, что стоит 30 пфеннигов. Погода установилась плохая. Прохладно, пасмурно, с ветерком, а шинели уже отобрали. О, дорогой, ты не в силах этого представить, как ужасно трудно быть повседневно голодным…

26 апреля 1944 года

Некоторые имеют блат с полицаями, с поварами. Те достают кое-что, а я сейчас — ни с кем и ничего.

27 апреля 1944 года

Чуть было не перестал писать. Нельзя, это придает мне силы. Сегодня в последние минуты перед концом работы пришел старый слюнтяй – надзиратель и приказал: «Кидай» А уж было примерно возов 1:20. Ну что поделаешь,  пришлось кидать.

29 апреля 1944 года

Вчера не выдержал. Когда надзиратель опять подошел ко мне, я послал его подальше. И на спину, голову тотчас посыпались удары. Сейчас надзиратель думает, что я сломлен. Дудки. Пусть я голоден, слаб, пусть я пленный, но пленный физически, духовно я свободен, я выше этих сволочей. Да. Выше, потому что никогда не позволю себе поднять руку на слабого, унизить голодного, потому, что меня учили, что нет ничего выше человеческого достоинства. Человек – это звучит гордо.

1 мая 1944 года

Первое мая – большой международный праздник трудящихся. Дома пионеры в галстуках собираются на демонстрацию, цветы, алые знамена.

На улице каждый кланяется тебе, говорит, «с праздником » а ты отвечаешь: «И вас также» А потом в колонне: «мы смело в бой пойдем». Рядом друзья, подруги. Какое это счастье!

Сегодня, стоя на поверке, видел идущих союзников-англичан. Никогда и никто бы не поверил, что это пленные. Идут в колонну по три, чистые, все в своей форме, с музыкой. Задний шел с футболом. Видимо, играли. Только посты вооруженные по бокам говорили об их пленении. Теперь и проследи внимательным взглядом за нашей голодной, грязной, замученной русской толпой. О, ужасный контраст.

3 мая 1944 года

Все ушли на работу, я один в комнате. Через 15 минут раздается свисток идти на построение второй смене, значит и мне. Опять каторжный труд. Надсмотрщик жалуется на меня начальству, а когда распределили картошку, но суп мне не дали, говорит: «фауль». Правильно Рауль, думает, буду стараться на них. А есть хочется до невозможности. Решил больше шить тапочек и менять на хлеб. Принес две пары в шахту, думал,  поменяюсь с немцем-мастером.  Но,  был обыск, и у меня все отобрали. Что теперь будет? Свисток. Иду.

6 мая 1944 года

Стал редко писать. В шахте отдал немцу тапочки, он принес полкило хлеба. Тут же разделили с товарищами, съели. Ерунда. Сейчас  вечер. В комнате тихо, все  спят или молча, лежат, думают, вспоминают, мечтают. Что еще остается нам? День тяжелого труда кончился, ожидаем горе-выходной. Из окна несет прохладой, освежают. Да! Вечер, теплый майский вечер.  Время любви, счастья. Как это далеко от меня! А ведь я еще не почувствовал свободу юноши, не испытал радость любви, я был совсем юный, когда все это оборвалось. Все кончилось так быстро неожиданно, что я себе порой не могу вспомнить своего прошлого. Лишь иногда наплывает…. Наша деревня. Лунная ночь. На меня смотрят исподлобья, как бы с украдкой большие  голубые  глаза. Мы молчим, потом: Маруся! Сережа!…. и мы  весело смеемся. Увы! Где все это?

9 мая 1944 года

Дорогой, ты, возможно, думаешь, что я забыл о задуманном. Нет. Но к этому нужно готовиться, искать слабое место: и, как ни странно,  надеяться на случай. Только бы не подвело здоровье.

12 мая 1944 года

Сегодня пришла мне мысль. Вспомнил я Салтыкова-Щедрина, как один из его героев (не помню уже кто) рассуждает о том, что такое жизнь без идей. И я подумал: а  какая у меня тут идея? Да. Но как? Не только чтобы сохранить жизнь. Если бы я думал о том, чтобы только выжить, разве бы стал сопротивляться, не работать. Ведь поэтому меня лишают тех помоев, которые получают другие. Значит для того, чтобы мстить. Мстить за поруганную, загубленную молодость, за замученных братьев. Мстить, мстить. Я буду мстить. Но кому? Как ни странно, я не питаю ненависти к немцам вообще. Мне ничего плохого не сделал мастер-немец. Он даже дает мне хлеб. Но нацистов, гестаповец, надсмотрщиков я бы задушил собственными руками. Только против них мой гнев, моя ненависть. Но и это не главное. Не ради мщения я вижу, это сделают мои товарищи. Я хочу жить, чтобы вернуться домой, чтобы вновь увидеть наше село, степь, березовые колки. Ведь я мечтал стать агрономом. Мечтал невиданную пшеницу вырастить в нашей степи. И я не бросил эту мечту.

Если бы  ты мог видеть или даже слышать от посторонних людей, какой я стал пристрастный к работе – это жутко! Ложусь спать в 1-2 часа ночи, в 7 или в половине 8-го просыпаюсь, схожу в уборную. Сажусь работать.

22 мая 1944 года

Готовлюсь, стараюсь добыть больше хлеба. Все время шью тапочки, их сбываю немцам, которые работают в шахте. За 16 дней съел 16 кг хлеба впервые в истории лагеря. Мне понадобится много сил. Однако их почему-то не прибывает. Когда шли с работы попало от собаки – надсмотрщика, за то, что я, якобы, шел тихо, а ведь был я в деревянных колодках.

25 мая 1944 года

Продолжаю шить. Настроение тревожное. Идут обыски, не дай боже будут искать у нас, тогда пропал.  Очень болит голова.

1-2 сентября 1944 года

Мое здоровье совсем подорвалось, наверное, болят легкие. Харкаю кровью. Вчера в шахте совершилось нечто страшное… Кажется. Что лопнули легкие, ибо с откашливанием вылетают маленькие кусочки мяса. Врач осмотрел меня и ничего не нашел. Но от работы освободил. Приказал во вторник идти на комиссию. А что я буду делать завтра, если опять погонят работать? О, война, что ты наделала со мной, да и только ли со мной! Когда она кончится? Война никто не хочет, всем она надоела, опротивела. Проклятие фашизму, который нам ее навязал. Ну, а проволока еще длинна….

6 сентября 1944 года

Страшен плен, но совсем ужасно больному.

11 сентября 1944 года

Был на рентгене. Врач направил в Ламсдорф для больных — это значит плохо с легкими. Да! больные легкие, это уже не человек, это уже смертник. Страшно знать, что ты скоро должен уйти из жизни и ждать мучительного этого дня.

13 сентября 1944 года

Вот я уже в бараке туберкулезных. Вчера только прошел заключительную комиссию, а сегодня уже здесь, среди больных. У меня правое продольное заболевание легких. Все пролетело прахом, все планы.

15 сентября 1944 года

Перевели в другой барак. В 5 часов ходил на процедуру. В правый бок всадили укол и надували воздух. Что получится в результате этого, не знаю. Товарищи говорят, что это никакой пользы не дает, лишь на некоторое время поддерживает человека. И вообще, отсюда не вышел здоровым еще никто. Бытовые условия здесь такие: Матрац, набитый соломой, подушка — мелкой стружкой. Одна простынь, одеяло и пододеяльник. Масса клопов.

18 сентября 1944 года

Лагерная история не знает таких случаев, чтобы больной вылечился. Обычно его выписывается в блок «А»,  он должен дожидаться конца войны или смерти. Конечно, чаще совершается последнее. Поэтому мы все боимся страшного блока «А». У меня даже мурашки идут по спине.

19 сентября 1944 года

Перевели на другое место, условия еще хуже.

На двух койках спим по три человека, одеяла порваны, подушек нет, суп был одна зеленая трава и вода. Правда давали по 300 гр в консервах рыбы и граммов 30 шоколаду от англичан.

28 сентября 1944 года

10 часов. Пасмурно осеннее утро. Холодно. Барахло у нас все отобрали, находимся в одном белье, поэтому в холодные дни приходится целыми сутками лежать в постели, и только во время прогулки в 4-5 часов сходишь в уборную, а теплые солнечные дни час погуляешь на воле с одеялом. Вечерами, с наступлением тьмы, начинаются разговоры, споры. Иногда кто-либо выступает с рассказом на любую тему. Вчера по просьбе массы, мне также пришлось кое-что рассказать. Я выбрал тему собственного романа с Л., только не взяв на себя эту миссию, а как будто я этот материал взял из записей дневника одного моего родственника.

Пришлось сочинять. В основном получилось неплохо. Я слышал одобрение. Многое упустил, сократил. У меня слабая диалектика мысли. Возможно, на конце жизни я вспомнил ее, Лидию, которую я любил больше всего на свете. Вспомнил ее милые черты лица, свою безумную любовь.

3 октября 1944 года

Перевели в другую комнату. Здесь мне не нравится. Народ собрался тихий. Много нытиков, не уважающих друг друга. Людей с образованием, кажется, нет. Не слышно споров, диспутов, как было в той комнате. Никто ничего не рассказывает.

Вчера отправили на «Фриду» в блок «А» 20 человек. В основном излечение здесь заканчивается в блоке «А» на «Фриде». Положение самое трагическое.

4 октября 1944 года

В нашу комнату привели одного башкира. По первой беседе с ним я понял, что этот человек знает многое. Решил с ним сойтись ближе. Я не ошибся в своем определении. Он хорошо разбирается в литературе, знает всех классиков. Беседуя с ним, я понял свои недостатки в литературе, философии. Но обвинять себя в этом я не собираюсь. Я любил учиться, увлекался литературой. Но я прожил всего 23 года. Это слишком мало, чтобы успеть разгрызть камень науки. Чтобы добраться до «сияющих вершин». Жаль, что мало пришлось жить, что я еще юноша в науке. Да и то, что приобрел в области знаний уже наполовину забыто. Книги я полюбил с раннего детства. Больше всего я увлекался классической литературой XVIII и XIX столетий. Книги воспитали меня. Сначала я зачитывался приключенческими романами. Особенно меня увлекали приключения Гекльберри Финна и Тома Сойера. В 16 — 17 лет я стал увлекаться романтическими произведениями, – «Герой нашего времени», «Чайльд Гарольд», «Отцы и дети», «Евгений Онегин». Позже, в 17-18 лет, когда имел уже большой багаж прочитанных книг, я стал искать современного героя, которому можно было бы подражать в жизни, с которого брать пример. Но мне казалось, что большинство героев были великолепные на производстве, но очень скупы в быту. В этом я видел недостаток многих произведений художественной литературы. Павка Корчагин – вот это да!

Во сне часто вижу родителей, но эти две ночи снится мой младший брат Константин. Бедный. Уже, наверное, солдат где-нибудь на фронте, в окопах. А жив ли? Чертова война нарушила все давно сложившиеся устои жизни, порвала узы, связи родства.

11 октября 1944 года

Рос я в семье малограмотных родителей. В начальной средней школе я начинал самостоятельную работу над книгами, с литературой я породнился, полюбил ее, она стала для меня утешением… Больше всего увлекался классической литературой  — русской и иностранной. Не знаю, как кто, а я лично, прочтя книгу, прочувствовав ее на себе, хотел подражать этому герою.

23 октября 1944 года

Белье здесь никогда не меняется. Но, благодаря дезинфекции белья, которая делается еженедельно, вшей незаметно. В этом госпитале все врачи русские – и главврач, доцент по хирургической части — тоже русский. Немецкий один лишь врач или даже фельдшер, он дает только административные распоряжения.

30 октября 1944 года

Вчера отправили в блок «А» 20 человек, а сегодня в блок «З» одного. Блок «З» для слабых. Отсюда они еще имеют возможность выбраться, но это редкость, в основном лечение заканчивается в блоке «А». Положение самое трагическое.

7 ноября 1944 года

Наши родственники или знакомые сегодня держат тост за будущее, за счастье и здоровье. А мы? А мы боялись, что немец «отметит» этот праздник по-своему. Но, кажется, что все идет благополучно.

14 октября 1944 года

Вот уже более месяца, как я в больничном бараке. Все здесь думают и говорят только о войне, скоро ли она кончится. Некоторые считают, что к октябрьским праздникам. В газете «Заря» об организации русского — эмигрантского правительства во главе с генерал-лейтенантом Власовым. Это правительство якобы имеет цель мобилизовать всех русских и вообще народы России, для борьбы с большевизмом. Но эта провокация, задуманное Власовым в предсмертных судорогах, не удастся. Он думает, что пленные, пережившие ужас голода, издевательств и смерти пойдут в его армию. Кто знает традиции русского народа, психологический характер его, быт и нравы, тот не будет наплевательски говорить о своем народе… Среди тех, кого он унижал, над кем издевался, он ищет себе союзников. Нет, трюк не получится, среди нас предателей не найти.
Гибель свою он получит от русских и других народов России.

18 ноября 1944 года

Воспоминания о родителях. Они радовались моим успехам в учебе, никогда не протестовали против моих детских забав и игр… Все лучшее во мне заложено, направлено родителями, и последняя  молитва будет направлена им… Будьте живы, мои дорогие!

19 ноября 1944 года

Кривая от 36,2 градусов до 36,8 — вот линия моей жизни. Если температура низкая – спокоен, подымается – становится страшно за жизнь.

О, жизнь!  Какое могучее желание жить! Жизнь – это счастья, она дается только один раз. И мысль о потере этого счастья наполняет сердце ужасом.

Но в наших условиях силой воли приходится доказывать себе простоту жизни и смерти. Война. Небывалый поток крови льется уже четвертый год.

Пали тысячи замечательных людей.  А мы только песчинка в общем потоке. Был налет. Но бомбежка никакого вреда лагерю не принесла.

20 ноября 1944 года

Лежа в постели, часто вспоминаешь довоенную жизнь. Рос я в семье малограмотных родителей, до начала учения в школе не имел понятия о художественной литературе. Никто не прививал у меня вкус к литературе. Уже в школе начинаю самостоятельно работать над книгами. Читаю все без разбору не получая советов. Мои дорогие родители очень любили меня, всем сердцем радовались моим успехом в школе. Они были безграмотны ,и поэтому ничем в образовании мне помочь не могли. Но они делали все, чтобы я учился. Все лучшее,  что у меня осталось, это мысль о родителях. Будьте счастливы мои дорогие.

21 ноября 1944 года

Вечером, около  7 часов послышался резкий винтовочный выстрел. Мы не обратили на это никакого внимания, а стреляют здесь часто. Но утром проснувшись, мы узнали, что вчерашним выстрелом убит больной из левого блока. Оказывается он вышел, чтобы набрать очистков картошки из мусорного ящика, который находился в 200 метрах от барака, но в зоне лагеря. И вот какой–то воинственный фриц приложился к прикладу…

14 декабря 1944 года

Все по-старому. Вчера был на рентгене. Результат – легкое сжато 7х7. Просмотрели и вторую половину легкого,  но пока ничего.

В комнате холодно. Пара драных одеял не в силах сохранить тепло. Угля дают всего полведра на день. По возможности другие уборщики достают больше, но наш не имеет возможности.

27 декабря 1944 года

4 года. Вот уже ровно 4 года исполнилось с тех пор, как я оставил родительский дом, свою дорогую семью. Сначала нормально войсковая жизнь, затем война и ранний плен. Плен. С этим, словом связан весь ужас теперешней жизни. С этим связан и туберкулез. И полное истощение. У меня сейчас, как у вымученной клячи, торчат кругом мослы. И они, бедные, подвергаются истязанию, приходится лежать по 20 часов в сутки. Угля до 1 января не обещают. А холода стоят до минус 13-15 градусов.

1 января 1944 года
С новым годом, с новым счастьем – поздравляют друг друга добрые люди.
А мы?
Правда, я тоже поздравил своего соседа, с которым мы спим на одной койке. Сейчас большинство в нашей комнате спят 2 и 3 на одной койке, ибо мороз в комнате неимоверный. Угля два дня давали по 6 брикетов, а сейчас совсем не дают. Новый год ничем не отмечен. Но я почему-то верю, что этот год — год грядущих чудес. Это будет наш год.

25 января 1945 года

Далеко-далеко слышны глухие раскаты артиллерийского грома. Прифронтовая полоса. Вот уже второй день как наш лагерь бросили на произвол судьбы. Немецкое командование врачей и обслуживающий персонал русских  эвакуировали, на один день оставили продуктов, а на второй дали только брюквенный суп, хлеба нет. Ожидаем своих. Насколько скоро подойдут наши, настолько сохранится наша жизнь и здоровье. Из лагеря выйти также невозможно. Ибо на сторожевых вышках маячат часовые. Голова заполнена разными бредовыми мыслями. Лечение всякое прекратилось. Мертвая тишина.

28 января 1945 года

Ужасно, чего я так боялся, лежа в больничном блоке, произошло. Весь блок туберкулезных перевили в блок «А». Надо думать, начальство после панического побега, вернувшись в лагерь, решило туберкулезных больных уничтожить. Фашизм видимо в своих предсмертных судорогах задумал заморить нас с голоду.

1 февраля 1945 года

Измор плановым путем продолжается. Обнаружено людоедство. Вчера ночью один из больных забрался в холодилку  и, вскрыв мертвеца, вырезал ему внутренности, мягкие части тела. Это было замечено и вчера этот человек был расстрелян.

3 февраля 1945 года

Блок «А» — блок смерти — участок лагеря в количестве 8 бараков, обнесенных проволокой. Барак содержит 5 комнат. В комнате помещаются человек 50-60 больных. Вместо коек стоят складные трехъярусные нары. На нары накидали на мелкоперетертую стружку матрасы. Одеял нет. В огромном количестве лазят блохи, клопы и порядочное количество вшей. Полы не моются. Окна в большинстве своем выбиты, вместо стекол вставлена фанера или картон, отчего в комнате полумрак.

Положение с каждым днем ухудшается. Силы исчезают. Смертность увеличивается. Из одной только нашей комнаты каждый день, выносят по одному, два, три трупа. Некоторые смельчаки, рискуя жизнью, бросаются в кухню за картошкой. Вчера пять из них попали под пули злодеев, а двое… их тела были вспороты штыками. Смерть витает над нами. Страшная, голодная смерть. Возможно, осталось несколько дней, а положение так безнадежно. Говорят, пошли наши в наступление.

6 февраля 1945 года

Я стою,  кажется на  пороге смерти. Десятый день не имею крошки хлеба во рту, а пол литра травяного супа не в состоянии двигать мою кровь. Силы с каждым днем падают. Качает на ходу. А гром артиллерийского раската,  пулеметная дробь  слышна  вблизи. Говорят, в пяти километрах стоит передовая. Так близко родные братья, которые несут свободу, вдруг смерть, голодная смерть. За время моего пребывания человек 10 было пристрелено за нападение на кухню. Но голодные не обращают на это внимания,  одного пристрелят, другой лезет. Не знаю, придется ли еще взять карандаш в руки, возможно, я тоже попаду под пули, или уже не в силах буду подняться.  Жаль – в последние часы перед свободой придется погибнуть.

8 февраля 1945 года

Лежа на нарах, я чувствую содрогание барака от разрывов снарядов, также слышны ружейные и пулеметные выстрелы. Фронт близко…  Но фашисты продолжают свое звериное дело. Из нашей комнаты пало уже двое от рук кровожадных палачей. Скоро ли час освобождения?…

13 февраля 1945 года

О! Дорогой мой, какое ужасное желание пожрать. Я сейчас бы, кажется, ел все – разную падаль, нечисть, траву, корни, но, увы, я не могу этого ничего достать, здесь ведь только деревянные нары и все так же голодные как я. Мне пришлось наблюдать смерть человека, который, помирая, бессознательно махал руками, бессильно просил кушать, но, к сожалению, ему никто и ничто не мог подать.

16 февраля 1945 года

Сегодня за один день 12 человек убили и 8 тяжело ранили. Люди шли на кухню достать себе что-либо, делать хотя бы из помоев. Но несчастные пали от рук злодеев. Да и вообще, нашего брата стреляют, как птицу. К примеру, один косой гестаповец заходит в блок, снимает с плеча винтовку или вытаскивает пистолет и стреляет в собравшихся людей. Многих уже убил. Сегодня мой сосед попал также под его пулю.

1 марта 1945 года

Я еще чуть жив, стараюсь реже подниматься с койки, чувствуется сильная слабость в ногах, и вообще уже иссох, но иссох не от болезни, а от голода. Да и как здесь не иссохнуть, когда начиная с 27 января нам дали пять паек хлеба. Да! Это и удивительно – за месяц и 4 дня скушать 1,5 кг хлеба. Какое же может быть терпение. А результаты этого терпения таковы: за этот период вымерло 20 человек, из них 10 человек от голода. За фронт ходят разные слухи, надежды на освобождение не предвидится. Так что большинство людей ожидают со дня на день голодной смерти. В том числе и я, если утром проснешься жив, то и говоришь: «слава Богу». Чувствую, это продлится считанные дни. Страшна голодная смерть, но я бессильный в этом. Не знаю, удастся ли еще раз взяться за карандаш или нет. Но, а если не удастся, то придется попросить «прости».

Очень жаль осталось несколько недель или малые месяцы, а здесь приходится погибать, да плюс от голоду. За что же страдал три года. О Боже!

5 марта 1945 года

«Итак, я уже точно в последний раз взялся за карандаш. Последний раз беседую с этими листками. Да. Но я дожил до такого состояния, что смерть меня уже не пугает, а, наоборот, будет чем-то приятным, успокаивающим, тем миром, где всем одинаково хорошо и плохо. Где нет науки, искусства, красоты, наслаждений, а только вечный мрак и сырость. Допустим, если фашизм не взялся морить, то я имел бы, может быть, шансы вернуться с туберкулезом на родину. И что же было бы, я бы мог быть лишней обузой  в семье, в обществе, и то там будет гораздо тяжелее переживать все это. А здесь, в связи с голодовкой здоровье ухудшается… Позавчера ночью началось страшное кровотечение. Слава богу, соль была, так солью пришлось остановить. Все уже перемечтал, все малейшие случаи жизни, круг моей родной семьи. Жаль, слишком жаль, что с бедной мамой… Болтают, что в шести километрах от лагеря наши взяли деревню, но ни выстрелов, ничего не слышно, абсолютная тишина. Хотя бы перед смертью услышать орудийные гулы, разрывы снарядов, чтоб земля гудела, черт побери. Обнимаю и целую все мое близкое и милое. Прощайте, мои дорогие, на долгие годы. Мне скоро час пробьет. Я уже не поднимаюсь с постели. Ваш сын Сергей. Записи передайте Борису Семеновичу Радионову (редактор газеты Пресногорьковского района «Большевистское знамя» — прим. С.В.).

Красная армия освободила Ламсдорф (ШТАЛАГ 318/VIIIF)18 марта 1945 года

Сергей Николаевич Воропаев скончался 23 марта 1945 года.

Дневник Сергея Воропаева навсегда останется потрясающим свидетельством против фашизма. Он обращается к нам через десятки лет от имени миллионов убитых в концлагерях с призывом – не допустить вновь повторения подобных злодеяний. Постоянно рискуя жизнью, Сергей писал для потомков и верил, что они прочтут его рукопись. Душа его может быть покойна – его мечта сбылась. Теперь дело за нами –выполнить его призыв, сделать прививку от фашизма нашим потомкам.

О дневнике Сергея Воропаева: Я твой, Родина…