К очередной годовщине Дня народного единства в российском издательстве «Вече» вышло второе издание книги нашего земляка, уроженца Петропавловска, а ныне московского писателя-историка Александра Путятина «Огнём и мечом. Россия между «польским орлом» и «шведским львом» 1512-1634 гг.». Корреспондент Петропавловск.kz встретился с автором и задал ему несколько вопросов.
— Расскажите, как Вам пришла идея написать книгу о тех далёких временах? Почему Вас заинтересовал именно этот период российской истории?
— Однажды в предисловии к книге Николая Костомарова «Старый спор. Последние годы Речи Посполитой», там, где речь шла о Поляновском мире, я случайно наткнулся на фразу: «Этот мир был в своё время событием чрезвычайно важным, потому что собственно мира у Москвы с Польшей не было со времени Ивана III…» Тут же быстро прикинул в голове длительность военного конфликта – получилось больше 120 лет! Ну, и как было им не заинтересоваться? Тем более что аналогия со Столетней англо-французской войной 1337-1453 годов, которая традиционно считается самой долгой в Европе, напрашивалась сама собой.
— Кстати, об аналогии: эти вековые конфликты действительно развивались по схожим сценариям?
— Ну, не до мельчайших деталей, конечно. Но в целом аналогия очень заметна. Подобно «галло-римскому котлу», длительное время «сплавлявшему» в единый культурно-политический конгломерат территории современных Англии и Франции, на востоке Европы многие столетия работал его славянский аналог. Народы Московского государства, великого княжества Литовского и польского королевства по языку, обычаям и культуре были даже ближе друг к другу, чем жители английских и французских графств.
Оба вековых конфликта начались, как феодально-династические. И если новый титул Ивана III, впервые провозгласившего себя «государем всея Руси», литовская сторона худо-бедно терпела, то на переговорах 1517 года Сигизмунду I стало ясно, что Василий III всерьёз претендует на ВСЕ земли древней Киевской державы. Перед королём польским и великим князем Литовским встала задача, очень похожая на ту, что подвигла английских монархов на бескомпромиссную борьбу против их французских коллег. Ведь согласившись признать за Василием III титул «государя всея Руси», польский король тем самым косвенно подтверждал законность московских посягательств на «Киевское наследство».
Подобно британцам, польские власти раньше начали переход от феодального ополчения к профессиональной армии. У королевских полководцев долгое время лучше получалось использовать в боях войска «нового строя» и современные системы вооружения. Россия же, подобно Франции XIV-XV веков, по части военно-технического прогресса выступала в роли догоняющей стороны. Армии Речи Посполитой одерживали в «поле» одну победу за другой до тех пор, пока Скопин и Пожарский ни освоили новые принципы ведения боя, подобно тому, как это сделали во Франции Бертран Дюгеклен и Жанна дʼАрк.
К числу наиболее значимых совпадений двух межгосударственных столкновений относится и тот факт, что Франция и Россия дошли до критической точки примерно в одно и то же время, если считать от даты окончания каждой из войн: в 1428 году, за 25 лет до капитуляции Бордо, англичане осадили Орлеан; в 1610 году, за 24 года до заключения Поляновского мира, полки Жолкевского вступили в Москву.
Практически сразу после этого народы наших стран выдвинули из своей среды «смешанные» пары вождей, аристократа и простолюдина. Они создали и возглавили освободительные армии, переломившие ход каждой из войн. Во Франции это были крестьянская девушка Жанна д’Арк и барон Жиль де Рэ, в России – посадский житель Кузьма Минин и князь Дмитрий Пожарский. Интересно и то, что вывели свои страны из кризиса они практически синхронно: 1429 году, за 24 года до конца англо-французского противостояния, войска Жанны д’Арк прорвали блокаду Орлеана, и в 1612 году, за 22 года до завершения русско-литовского конфликта, армия Пожарского освободила от поляков Кремль.
Всё это позволяет утверждать, что у 116-летнего англо-французского конфликта и его восточно-европейского аналога просматривается намного больше общих черт, чем различий. Что очень хорошо видно на рисунках 1, 2. И особенно на сравнительной схеме 3.
— Какое-то сходство у этих войн, похоже, есть. Но, наверное, были и различия?
— Да, конечно. К примеру, из ключевой пары конфликтных вопросов – спорные территории и спорный титул – Франция за время войны решила первый, а Россия второй. По Поляновскому миру 1634 года Речь Посполитая сохранила за собой ту часть Киевской державы, которая входила перед войной в состав Литвы. Борьбу за эти земли Россия продолжала затем ещё свыше трёх столетий, пока в 1945 году в состав СССР ни вошла Закарпатская Украина – последняя территория Киевской державы Рюриковичей. Кстати, примерно столько же времени (вплоть до Амьенского договора 1802 года) британские монархи продолжали именовать себя «королями Англии, Шотландии, Франции и Ирландии».
— То есть, противостояние в обоих случаях продолжалось и после окончания векового конфликта?
— Да. Возможно, именно поэтому «послевоенные» исторические события в России и Франции были так похожи друг на друга. Покончив со Столетними войнами, обе страны уверенно двинулись по пути развития абсолютизма. В условиях, когда задача более чем векового вооружённого противостояния решена только наполовину – вполне логичное и закономерное явление. Характерно, однако, что к финалу этого процесса Франция и Россия подошли с одинаковым временным интервалом! Так, «наиболее самовластный» из французских королей – Людовик XIV – взошёл на трон в 1643 году, спустя 190 лет с момента окончания войны 1337-1453 годов. В то время как у нас в стране через 191 год после Поляновского мира императорскую корону надел Николай I, при котором максимального развития достигло уже российское самодержавие.
Затем, спустя какое-то время после кончины «самых абсолютных монархов», во Франции и России произошли Великие – и экстремально кровавые – социальные революции. А вскоре после них в обеих странах наступила фактическая реставрация монархии, хотя и под иным названием. Во Франции в 1799 году Наполеон Бонапарт провозгласил себя первым консулом, а вскоре и императором. В России после репрессий 1937-1938 годов установилась единоличная диктатура секретаря ЦК Иосифа Сталина. Произошли эти два события спустя 84 года после смерти Людовика XIV и через 83 года после ухода из жизни Николая I, соответственно.
Впрочем, обе «вторичные монархии» оказались не особенно устойчивы… Во Франции правление Наполеона I в 1815 году завершилось реставрацией Бурбонов. Затем, в результате переворота 1830 года, власть на 18 лет перешла к королю из династии Орлеанидов – Луи Филиппу. После революции 1848 года в стране на время установилась республика. Но в 1851 году её президент Луи Бонапарт совершил государственный переворот и стал именоваться диктатором. Год спустя он объявил себя императором Наполеоном III. Однако в 1870 году, после поражения в войне против Северогерманского союза, последний из французских монархов потерял престол. С тех пор в этой стране установилось прочное республиканское правление.
Нестабильной оказалась и власть партийных секретарей в России. После смерти Сталина в 1953 году его соратники по Политбюро вступили в смертельную схватку за кресло вождя. В результате долгих интриг и череды переворотов победу одержал Никита Хрущёв, обещавший своим сторонникам «восстановление ленинских принципов демократии» и «коллективное руководство» страной. На какое-то время в государстве установилась «оттепель»: из тюрем и лагерей вышли репрессированные, управление на всех уровнях стало более демократичным, часть полномочий перешла от руководителя партии к Политбюро и ЦК. Однако в 1964 году после очередного переворота Хрущёва у руля власти сменил Леонид Брежнев. Уже к 1966 году он восстановил власть генерального секретаря ЦК «в сталинском объёме». На 25 лет управление страной сосредоточилось в руках её единоличного правителя. И лишь в 1991 году, уже при Михаиле Горбачёве, власть партийных секретарей рухнула окончательно.
Таким образом, мы имеем дело с двумя схожими историческими ситуациями, в которых одни и те же факторы постоянно приводят Россию и Францию к очень схожим результатам. Период, в течение которого прослеживаются эти совпадения достаточно велик – около пяти столетий… И это позволяет предположить, что Франция в какой-то степени может рассматриваться как исторический аналог, позволяющий если и не точно предсказать, то с большой долей вероятности предположить – какие внутренние проблемы могут ожидать Россию в ближайшие 100-120 лет.
— Вы хотите сказать, что эта книга поможет нам спрогнозировать будущее России и других стран СНГ?
— Честно? Не знаю. Но ничего невозможного в этом нет. Многие точные науки начинали, как описательные. Потом, по мере накопления знаний учёные переходили от фиксации событий к обобщению полученного опыта, начинали строить теории, позволяющие предсказать будущие события. В мировой исторической науке это далеко не первая такая теория. Вспомните учение Маркса и Энгельса о смене общественно-экономических формаций, теорию исторических вызовов Арнольда Тойнби, теория пассионарных толчков Льва Гумилёва… Каждая их них по-своему предсказывает историческое будущее стран и народов. Моя гипотеза не так универсальна, как они, и гораздо более примитивна. Но на современном, весьма невысоком, уровне развития исторического прогнозирования такой простой аналоговый подход может сработать куда точнее… Вспомним, хотя бы, что для предсказания погоды он успешно использовался вплоть до конца 1980-х годов, и только современные суперкомпьютеры вывели на передовые позиции численные методы прогноза атмосферных явлений.
— Очень хорошо, что Вы упомянули об учении Льва Гумилёва. Говорят, многие российские историки до сих пор относится к его теории скептически. Вы разделяете их точку зрения?
— Теория пассионарных толчков свежа, оригинальна и внутренне непротиворечива. Многие из её положений кажутся мне логичными и обоснованными. Я, как выпускник географического факультета МГУ, особенно сильно благодарен Гумилёву за идею о единстве каждого этноса с вмещающим его ландшафтом. И вообще, с моей точки зрения, у теории пассионарных толчков есть только два слабых места. Во-первых, не до конца ясна природа силы, являющейся причиной внезапного взрыва пассионарности. Космическая энергия неизвестного типа – слишком расплывчатое определение. И во-вторых, сроки наступления каждого из периодов этногенеза чересчур широки по времени, и чересчур расплывчаты признаки наступления нового этапа. Как результат – можно одному и тому же народу «нарисовать» совершенно разные «этногенетические истории», и все они будут соответствовать положениям учения Гумилёва. Сейчас трудно понять, что это – неустранимый дефект теории или обычная болезнь роста. Очень хотелось бы надеяться на второй вариант, но вряд ли это удастся выяснить раньше, чем через двадцать-тридцать лет. Однако даже в таком виде, как сейчас, теория Гумилёва – лучшая из всех, что позволяют спрогнозировать будущее народов на многие годы вперёд. И совсем не зря университет в Астане носит имя этого великого учёного.
— Второе издание Вашей книги вышло перед сравнительно новым для России праздником – Днём Народного Единства. Говорят, многие отказываются его признавать. Считают, что 4 ноября 1612 года ничего важного в истории России не случилось. А для Вас это Праздник?
— Да, конечно. В этот день 405 лет назад казаки внезапным броском захватили стены Китай-города. Польский гарнизон вынужден был отступить в Кремль… А незадолго до этого полки Первого и Второго ополчений объединились в освободительную армию, подчиняющуюся коалиционному – как бы сейчас сказали – земскому правительству во главе с Мининым, Пожарским и Трубецким. Успешный штурм Китай-город стал первой победой единой армии возрождающегося российского государства.
— Но ведь в руках поляков оставался ещё неприступный Кремль. Не логичнее ли было сделать праздником дату его освобождения?
— Нет. Взятие Китай-города стало переломной точкой в сражении за Москву. После этого капитуляция кремлёвского гарнизона была всего лишь вопросом времени. Причём, очень недолгого времени, поскольку запасов продовольствия у поляков давно уже не было. Потеря Китай-города лишала их последней «кормовой базы» – русского населения столицы. Да, да… Речь идёт не об одном только мародёрстве! Европейские «цивилизаторы» к тому времени уже вовсю промышляли людоедством. Причём, не только «диким», стихийным, но и вполне организованным. Понятно, что бояр и церковных иерархов они не трогали. Что же касается простого люда… По данным Руслана Скрынникова, одного из ведущих специалистов по Смутному времени, руководившие обороной Москвы полковники Струсь и Будила осенью 1612 года официально выдали «на прокорм» гайдукам заключённых столичных тюрем. В городе ежедневно пропадали десятки людей, и все прекрасно понимали, куда они исчезают.
Факты эти никогда широко не оглашались. Оно и понятно! Сразу после освобождения Москвы говорить «о таком» было нельзя. Народ растерзает сдавшихся оккупантов, а они нужны живыми – для обмена на русских ратников, томящихся в польском плену. Затем Польша ослабела, попала в зависимость от России, а через какое-то время, вообще, стала провинцией империи. Культивировать ненависть одной части своих подданных к другой царские власти сочли нецелесообразным. В советское время уста историкам запирал «пролетарский интернационализм» – ведь Польская Народная Республика была частью мировой системы социализма.
Вот потому-то освобождение Китай-города и кажется российскому обывателю событием незначительным, всенародного праздника не заслуживающим… Хотя, если запереть его сейчас в замкнутом пространстве с тремя-четырьмя подобными «носителями христианских ценностей», даже с безоружными – точка зрения поменяется кардинально.
— Ну, раз уж речь зашла о христианских ценностях… В главах о Смутном времени Вы очень много внимания уделяете патриарху Гермогену. Русская церковь считает его святомучеником. А кто Гермоген для Вас?
— О степени его святости судить не возьмусь. Для меня это в первую очередь главный вдохновитель и организатор освободительной борьбы, собравший эффективную команду единомышленников и долгое время руководивший ими из захваченного поляками Кремля. Очень важно, что патриарх собрал не послушных исполнителей, а людей самодостаточных, инициативных, умеющих работать сообща на благо общего дела. И потому после смерти Гермогена члены команды не перессорились друг с другом, а продолжили борьбу с удвоенной энергией… Минин, Пожарский и Дионисий не только добились освобождения Москвы, но и организовали выборы царя… Умело проведя агитацию за отсутствующего на Соборе 16-летнего юношу, которого погибший патриарх считал самым подходящим кандидатом на трон.
— Так избрать Михаила Романова предложил Гермоген?
— Да. Причём, ещё в 1610 году! Сразу после того, как бояре вынудили отречься от престола Василия Шуйского. Но Дума встала на сторону королевича Владислава, и патриарху пришлось уступить. В книге подробно анализируются все этапы борьбы сторонников «романовской партии» за восцарение новой династии и роль в их победе Гермогена. Здесь же нам просто не хватит места, чтобы подробно обсудить эту тему. А сокращения сразу же приведут к развалу логической цепочки, и вместо стройной системы доводов получится набор голословных утверждений.
— Ладно, давайте поговорим о другом… В начале книги Вы очень положительно отзываетесь об Иване Грозном, которого в истории принято изображать только черным красками. Как Вы относитесь к этой личности?
— Ну, всё не так категорично. В личности нашего первого царя таланты так тесно переплетены с пороками, что распутать их, показать, где действует мудрый политик, а где безумствует разнузданный деспот – очень и очень непросто. Не стоит забывать также, что Иван IV был творческой личностью. И его поведение в разные периоды сильно отличалось в зависимости от тех идей, которые захватывали и поглощали увлекающуюся натуру государя… Собственно, расхождения в оценках его поступков с большинством историков у меня практически нет. Единственное значимое различие касается последних лет жизни царя. Мне кажется, к этому времени Грозный раскаялся в совершённых преступлениях, осознал свои прежние ошибки. И начал, по мере сил, их исправлять… И многое бы исправил, отпусти ему история ещё пять-шесть лет жизни. Но даже эту свою позицию я представляю в книге в форме предположения… Имеющего под собой определённые предпосылки и опирающегося на факты, но окончательно не доказанного.
— То есть, Иван Грозный в Вашей книге – персонаж скорее отрицательный?
— Если нужно выбирать – или …, или …, то – да.
— Поговорим о других отрицательных героях. Допускаете ли Вы, что кто-нибудь из многочисленных Лжедмитриев мог быть не «лже», а настоящим царевичем Дмитрием?
— Чисто теоретически это возможно только в отношении Лжедмитрия I. Но вероятность – сотые доли процента. Примерно с тем же успехом казнённый в Москве Емельян Пугачёв может оказаться истинным императором Петром Фёдоровичем, сбежавшим от захватившей престол супруги и попытавшимся вернуть утраченный трон.
— А возможно ли, по Вашему мнению, что Григорий Отрепьев стал жертвой заговорщиков, которые с детства убедили его в царском происхождении?
— Это крайне маловероятно. Все гипотезы о долгой подготовке самозванца заговорщиками-боярами разбиваются о факты. Рассказы Лжедмитрия I о чудесном спасении царевича, которыми он «потчевал» польских панов и легковерных подданных, не соответствуют действительным обстоятельствам «угличского дела», которые докладывались в Думе. Об этих деталях знали абсолютно все бояре и многие влиятельные дьяки. Не в курсе были только служители патриаршего подворья, к числу которых относился Отрепьев.
— Ну, что ж, тогда заключительный вопрос: о чем вы планируете написать следующую книгу?
— На последний вопрос ответить легче всего, потому что книга находится уже в стадии вычитки и правки. Это фантастический роман «Обаламус». Написан он в стиле классической НФ – где фантдопущение не используется автором в качестве антуража, а является стержневой основой произведения… Работать над книгой я начал давно, больше восьми лет назад. Первые варианты участвовали в литературных конкурсах, их несколько раз отбирали для публикации в альманахах и сборниках. Дважды издатели говорили, что вопрос уже решён положительно, но в последний момент всё срывалось. В конце концов я решил пойти другим путём… Расширил произведение, дописал его до такого размера, чтобы можно было издать отдельной книгой. Не знаю, какой получится результат. Но в душе теплится робкая надежда на благополучный исход этой «фантастической» авантюры…
Читайте также:
http://www.pkzsk.info/urozhenec-petropavlovska-moskovskij-pisatel-aleksandr-putyatin-vypustil-novuyu-knigu/
Подробнее об истории города читайте в нашем проекте Исторический Петропавловск