Исаак Иткинд: скульптор, воскресший в Казахстане

«В 30-е годы 20-го века скульптор Исаак Иткинд был знаменит в СССР так же, как сегодня во всем мире знамениты Марк Шагал (его бывший ученик) и Пабло Пикассо. О нём с восхищением писали чуть ли не все газеты СССР. Его любили и ценили, с ним дружили Горький, Алексей Толстой, Маяковский, Есенин, Конёнков, Волошин и другие. Его опекали Анатолий Луначарский и Сергей Киров. А его выставки были событием в культурной жизни довоенной России. Брат американского президента Рузвельта приобрёл несколько работ Исаака Иткинда и неоднократно предлагал ему перебраться в Америку».

Некоторые из них, как, например, «Жертвы погрома», созданные сразу после 1905 года, хранятся в музеях многих стран мира большая часть – в Израиле. Их покупали знаменитые Савва Морозов и Павел Третьяков. Работы Исаака Иткинда хранятся в Русском музее, Эрмитаже, музее А. С. Пушкина в Санкт-Петербурге, а также в музеях Казахстана, Франции и США.
Но даже исследователи творчества скульптора не знают точно, сколько шедевров было создано им за долгий век. Самые известные работы Иткинда находятся в Алма-Ате. Только в Государственной галерее их более 50. Созданы они, когда скульптору было от 73 до 98 лет. Эти годы – дар Казахстана художнику, чуть не погибшему в 1937 году. Но какая трудная у них была судьба — у самого автора и его творений!
Это цитаты из одной израильской газеты, где, как пел Высоцкий, «на четверть наш народ».

Естественно, в Израиле с особым почтением относятся к нашему, казахстанскому, скульптору. Там отмечают его юбилеи, устраивают выставки немногих случайно уцелевших деревянных шедевров, искусствоведы изучают историю его трагичной жизни. Там его чтут за то, что еще до революции Исаак Иткинд создал галерею портретов своих соплеменников, а для жителей этой страны все, что связано с ее историей, свято. Известен он и в США, где на аукционах деревянные скульптуры Иткинда продаются по немыслимым ценам.

Начиная с 1914 г., его работы регулярно экспонировались на выставках в его родном городе Вильно (Вильнюс), в Москве, в Ленинграде, в Крыму. Его работы приобретали коллекционеры и известные музеи.
Самая громкая выставка — к 100-летней годовщине со дня смерти А.С. Пушкина в Эрмитаже, в Ленинграде. Он создал к ней около ста изображений поэта. «Как глубоко он почувствовал Пушкина! Смертельно раненный поэт прощается с жизнью. Он будто смотрит в самого себя, его взгляд выражает сожаление о безвременно оборванной жизни.

Он умирает от руки мерзавца и ничтожества. Ведь Дантеса будут ненавидеть всегда. А Пушкина будут всегда любить. Об этом невольно задумываешься, глядя на работу Иткинда «Умирающий Пушкин», написал тогда критик, удивляясь, почему такую печальную дату – смерть поэта — превратили во всенародный праздник. Да еще в черном 1937 годом.

На этой последней перед многолетним забвением довоенной выставке даже среди работ таких крупнейших художников, как М. Сарьян, В. Фаворский, С. Герасимов, И. Шадр и др., скульптура И.Я. Иткинда «Умирающий Пушкин» была признана лучшей работой и была удостоена золотой медали. Ее купили для одного из музеев поэта, что немного поправило материальное положение уже тогда нищенствующего художника. А дальше — полное многолетнее молчание.

Сразу же после своего триумфа почти 70-летний скульптор пропал на долгие годы. Исчез, как тогда исчезали многие. Долго никто не знал о его судьбе, но, учитывая реалии времени, его друзья предполагали, что случилось. Были слухи, что он умер то ли сразу в тюрьме, то ли расстрелян, то ли погиб в одном из колымских лагерей. Уточнять эти данные было рискованно. И сейчас в некоторых работах об Исааке Иткинде можно прочитать: год смерти — 1937…
Только в 50-е годы он воскрес как скульптор. Сейчас известно, что он был арестован, почти год провел в тюрьме, на допросах его пытали, выбили зубы, лишили слуха. А он, плохо владеющий русским языком, говорил на какой-то смеси польского, немецкого, литовского, еврейского с его характерным выговором, так и не признал себя «шпиёном». Видимо, безобидный внешний вид маленького седого старичка, его простодушный местечковый диалект и обаятельная улыбка ничего не понимающего в политике художника сыграли свою роль. Исаак Яковлевич отделался сравнительно «легко»: 10-летней ссылкой в Казахстан. Его отправили в поселок Зеренда, и он прожил еще 32 года — почти до ста лет — в Казахстане. Что стало бы с ним во время печально знаменитой Ленинградской блокады, останься он в этом городе, где пришла к нему мировая слава!
В Казахстане скульптора спасли его золотые руки, талант и добрые люди. Впрочем, как все это было, можно узнать из писем, случайно уцелевших в Крыму и опубликованных сначала в Киеве, потом в Израиле. В годы ссылки Иткинды переписывались с единственной родственницей Беллой Соломоновной Иоффе, племянницей жены скульптора. Она одна помогала им до конца их жизни. К тому же это страничка и нашей истории.
Первое письмо жены скульптора Марии Ильиничны Хейфец из Зеренды датировано 29 августа 1941-го года, сразу после того, как она, известный ученый, физик, бросила все и приехала к мужу в крошечный поселок на Севере Казахстана.
«И.Я. здоров, хотя выглядит очень скверно: глубокий старик, голова совершенно белая, сморщенный. Выехать не может. Будем зимовать в Зеренде».
С первого дня появились проблемы с жильем и работой. Даже снять угол у кого-то из местных жителей было не так просто. В Зеренде в ту пору было много эвакуированных, в основном, поляков и западных украинцев, навезенных туда во время военной кампании в западной Украине и Белоруссии. Да и ссыльных тоже. Всем жилось тяжело, но им, бездомным и нищим, особенно. Вот письмо Марии Ильиничны от 26-го апреля 1942-го года:
«С апреля живем на новой квартире: старуха — красноармейская мать, с дочерью — женой красноармейца; есть еще внучек. Вся наша жилплощадь — кровать и под кроватью. Хозяева на огороде, а я вожусь с внуком. Он по целым дням орет. У него понос… Кроме того, телка гноит пол. В общем, деревенская идиллия».
Из письма от 7-го января 43-го года:
«Хозяйка — кретинка. По целым дням валяется на печке, матерится и беспокоит своим нытьем Господа Бога и Владычицу Матушку. Глава семейства в тюрьме за воровство. Детей трое. Полагаются только на меня. А я не в состоянии обеспечить 6 человек… Приходится терпеть. Ешь недоваренную пищу, стираешь в холодной воде и страдаешь от третьей казни египетской (бытовых насекомых)».
Устроиться на работу в Зеренде Марии Ильиничне не удалось. Выручали золотые руки Исаака Яковлевича: «И.Я. стал чеботарем, берет в починку старые башмаки. На кровати у нас сапожная мастерская. Работать ему трудно, нет приспособлений, нет опыта, нет здоровья. Тем не менее И.Я. совершенствуется в своем новом сапожном ремесле. Зимой он портняжил, скорняжил, но ничего не выходило. Теперь он наткнулся на более ходовое дело. Он очень доволен своей работой. Клиенты, к сожалению, не так довольны. Некоторые грозились морду набить, приходилось и деньги возвращать. Но сапожник мой не унывает и продолжает ковыряться» (15 января 1941 года).
В первое время в Зеренде Иткинды были очень одиноки, но постепенно возникли знакомства среди эвакуированных и ссыльных, сложился круг людей, которые пытались, как могли, им помогать. С особой теплотой относилась к ним группа сосланных в Зеренду польских женщин. Одна из них (М. Шимановская) стала позднее переписываться с Беллой Соломоновной. Из ее писем известно о жизни ссыльных в их «второй жизни».
«…Трудно представить себе их существование. Вот меню ужина, на котором я присутствовала, суп из отрубей, заправленный укропом, а накануне был суп из конского щавеля, который М.И. собирала в степи. До чего они похудели и обносились — трудно представить. Живут в деревянной бане: зимовать тут в этих условиях для них гибель. И, несмотря на все это, И.Я. работает с увлечением, преданный своему творчеству. Но реальной пользы от этого нет, и талантливый человек погибает. Группа полек, ознакомившись с его работами, написала коллективное письмо в газету «Литература и искусство», прося помочь ему, но что из этого выйдет, неизвестно…»
«Выехать им отсюда необходимо, но еще вопрос, как выехать и в чем. Паек им выдавался, как правило, зерном (пшеница, овес), реже — мукой. У квартирных хозяев были жернова. М.И. научилась «жерновать» зерно. Освоила «русскую печь». Изредка в письмах упоминалась картошка. Мясо и жиры не упоминались никогда. При таком скудном питании они оба были предельно истощены. Часто болели. Кроме болезней и слабости Иткинды страдали от того, что их одежда и обувь износились практически полностью».
В письме от 17 марта 1943 года Мария Ильинична пишет, что, несмотря на болезнь и слабость, на тяжелые бытовые условия, И.Я. нашел в себе силы для творческой работы.
«И.Я. очень просит тебе написать, что сделал великолепную деревянную скульптуру на антифашистскую тему. Надо бы сфотографировать ее и послать в Алма-Атинский музей Революции, но как-то не до того: плохо себя чувствуем, особенно он, хотя духом никогда не падает».
Далее из письма Марии Ильиничны (10 апреля 1943 года): «Сейчас И.Я. работает над третьей скульптурой на антифашистскую тему. Хочет свезти ее в область, сфотографировать, а затем разослать репродукции во все музеи среднеазиатских республик с предложением своих услуг как художника». Кроме того, предприняты прямые шаги в ходатайстве о разрешении выставить И.Я. в Зерендском парткомитете».
Когда в 1944 году умерла от сыпного тифа Мария Ильинична, ее чудом выздоровевший муж остался совершенно одиноким и беспомощным. Нищенствовать Исаак Яковлевич стеснялся. Он, как нынешние пляжные художники, стал зарабатывать своим искусством. Одетый в жуткие лохмотья, он бродил по поселку, а позже по Акмолинску, на жуткой смеси из пяти языков разговаривал с людьми, иногда показывал сохраненные женой вырезки из газет и рассказывал о себе. Иногда его принимали за сумасшедшего. А он, доказывая свое мастерство, перочинным ножом из любого куска дерева за несколько минут вырезал портреты случайных заказчиков и так зарабатывал на кусок хлеба. Где они, те маленькие шедевры?

Две такие фигурки оказались в руках директора совхоза в Зеренде, позднее председателя Акмолинского горисполкома Ашимбека Бекташева. Он первым в Казахстане оценил мастерство необыкновенного ссыльного, а из бормотания старика понял, что перед ним стоит не только гениальный скульптор, но и начитанный и образованный человек. И.Я Иткинд окончил хедер — высшую еврейскую духовную школу, затем уже взрослым учился в рисовальной школе г. Вильно и в Школе ваяния и зодчества в Москве — в частной студии скульптора С. М. Волнухина. Знал пять языков, которые путал в старости. Когда Бектасов спросил Иткинда, по какому обвинению он был выслан в Акмолинск, Иткинд со свойственной ему путаницей в языках ответил: «В Ленинграде меня вызвали туда, и офицер зог, что их бин шпиен. Офицер зог, что ко мне иностранцы без конца шлондрают, и выслал меня. О так-то я и поехал». Ашимбек Бектасов помог Исааку Иткинду перебраться в Алма-Ату, в теплый город, где не нужны были его драные тулупчики, подаренные неизвестно кем. Иткинд был человеком не от мира сего. Подходящий кусок дерева, миска какой-нибудь еды да уголок для сна – больше ему ничего и не нужно было. Первое время он жил на окраине казахстанской столицы у чужих людей, приютивших его, а прямо на огороде, среди подсолнухов была его мастерская. А ведь ему шел уже восьмой десяток!
В Алма-Ате Исаак Яковлевич снова стал знаменитостью, как в молодые годы, уже в конце 40-ых годов блистал на республиканских выставках произведений художников Казахстана. Его любимым материалом стал карагач с его наростами — капом.
Известно, что в военные годы в Алма-Ату были эвакуированы ведущие театры и киностудии Москвы и Ленинграда. В столице Казахстана собрались такие знаменитости, каких не часто видела и Москва. Среди них – знаменитая основательница многих детских театров страны Наталия Сац, к тому времени уже проведшая 5 лет в лагерях как член семьи изменника Родины – своего мужа. Она не могла вернуться домой, в Москву, с трудом ей разрешили жить в Алма-Ате. Там усилиями энергичной Наталии Ильиничны в 1945 году был создан первый в Казахстане Алма-Атинский театр юного зрителя — ТЮЗ. (Она возглавляла свое детище 13 лет, теперь ТЮЗ носит ее имя). Возрождение скульптора Иткинда – ее заслуга.

Когда Н.И. Сац готовилась открыть театр, она решила разместить в фойе театра юрту, в которой находилась бы деревянная скульптура Джамбула. Улыбающийся Джамбул с домброй в руках должен был встречать юных зрителей. Но скульпторы, работающие с деревом, не только в Алма-Ате редкость, а и во всем мире: дерево – материал капризный, его трудно хранить. И тут Ашимбек Бектасов привез из Акмолинска Иткинда. Так встретились два мученика, два таланта. На предложение Натальи Сац сделать Джамбула Иткинд отреагировал восторженно и… стал капризничать, по мнению ничего не понимающих в скульптуре людей. А ему нужно было необычное дерево, не мертвое бревно, а живое, дышащее дерево! Каждый день старый скульптор бродил по окрестностям Алма-Аты в поисках подходящего материала, а нашел его в самом центре столицы. Это был столетний карагач. Но кто же разрешит срубить его, сказала Наталья. «А Исаак Яковлевич потерял аппетит и сон, днем и ночью приходил на свидание к дереву, часами простаивал возле его мускулистого ствола, гладил причудливые складки темной коры, иногда даже плакал от восторга и вдохновения», — вспоминала Наталья Сац. Чудом разрешение спилить дерево было получено от гориспокома — «для целей монументальной пропаганды». Иткин работал над ним сутками, и к открытию театра скульптура была готова. «Держа на коленях домбру, старый акын глядел удивленными глазами на толпившихся вокруг него мальчишек и девчонок», — написала Сац в книге своих воспоминаний.
Однако после этого крупного заказа у Иткинда опять наступили голодные времена. Вспомнив одну из прежних своих специальностей, он вооружился набором флакончиков, от которых шел сильный запах керосина. Произнося странную фразу «Миськи тиськи», Иткинд стал прохаживаться по центру города, обращаясь к прохожим на своем непонятном языке, пока постовой милиционер не остановил его. Примерно после часовых объяснений Иткинда до инспектора дошло, что «Миськи тиськи» не что иное, как химическая чистка одежды. Этим ремеслом он владел в юности, был еще и переплетчиком, прежде чем стать скульптором. Сколько он мог так заработать?
И все-таки полуголодный, Иткинд увлеченно работал. Много портретов создал Исаак Яковлевич в своей первой, российской, и второй, казахстанской, жизни. Этот жанр он любил: Поль Робсон и поэтесса Берта фон Зутнер, Шекспир и Пушкин, Паганини, портреты простых людей – литейщиков и монахов, сапожников и талмудистов, еврейской бедноты, юношей и девушек. У него удивительные иронические автопортреты, но вот что интересно: «Иткин в раю» сохранилась, а «Иткин в аду» пропала, как и многие другие его шедевры – из всего им созданного сохранилась одна треть.
Теперь у него, знаменитости, бывали журналисты и писали статьи о необычном художнике в республиканские и городские газеты– благодаря им о скульпторе узнали во всем Казахстане.

Едва ли в Зеренде догадались, что гениальный скульптор – это тот нищий старик, которого там считали сумасшедшим. Даже его мастерская на огороде привлекала студентов художественных училищ и скульпторов-профессионалов. А уж когда он получил мастерскую, она превратилась в клуб поклонников его искусства. Ведь ко всем своим талантам Исаак Яковлевич обладал еще и даром рассказчика в стиле Шолом Алейхема. Друзья-писатели настойчиво советовали Иткинду писать, но ему вечно не хватало времени. Ведь он не знал, что проживет сто лет, и всегда очень торопился. Но читать! Иткинд был страстным читателем. Он отлично знал Пушкина, читал его на русском языке и в переводах на еврейский, читал Гоголя, любил еврейских писателей и знал наизусть почти весь Талмуд. В конце концов он взялся за перо, написал много, но при его кочевой жизни мало что сохранилось. Только последняя 200-страничная рукопись на древнееврейском. Кто же ее прочитает! Да еще Алексей Толстой однажды взял у Иткинда несколько рассказов и опубликовал их в журнале «Звезда» за 1934 год. Сколько в них мудрость, любви к людям, юмора и иронии!

Когда у Иткинда спрашивали, как у него получаются такие прекрасные работы, он скромно отвечал: «Я тут ни при чем. Все делает сама природа. Главное — найти хорошее дерево или ветку». Ему верили наивные поклонники. В Алма-Ате появилась мода на природную скульптуру. Сучки и ветки, похожие на нечто, приносили скульптору, а он хитро улыбался, отлично зная, что творчество — это титанический, но очень приятный труд.
В конце шестидесятых годов, когда Иткинд был уже глубоким стариком — приближалось его столетие. У него улучшилось материальное положение, он был принят в Союз художников Казахстана и даже представлен к Государственной премии СССР, получил квартиру и небольшую мастерскую. Преклонные годы не мешали ему работать. Друзья устроили для него вечер по случаю представления его к высокой награде. От Исаака Яковлевича ждали торжественной речи, как приято у нас на таких собраниях. Он встал и сказал: «Вы знаете, я, наверно, умру. Мне ведь девяносто шесть. Но и в раю я буду работать. Там же много райского дерева и все ходят голые – можно выбрать хороших натурщиков. Буду работать!» Он шутил даже над смертью. Говорил: «Вы знаете, я очень люблю молодых девушек, ведь каждую из них можно превратить в скульптуру под названием «Весна». Смерти я не боюсь, но боюсь, что меня положат рядом с какой-нибудь старухой. А этого мне очень не хочется…».
Он умер в 1968 году, не дожив до столетия чуть меньше двух лет, и навсегда вошел в историю искусства Казахстана, хотя по-прежнему известен во всем мире. Искусствоведы называют Иткинда Ван Гогом в скульптуре, сравнивают с Рембрандтом, Микеланджело и мечтают найти все его работы. Какая грандиозная была бы эта выставка – длиной в жизнь!

Подробнее об истории города читайте в нашем проекте Исторический Петропавловск