Ставки на спорт 
Вспоминая вехи нашей эстрады, связанные с ВИА «Коробейники», перечислять можно долго, и если вкратце, то именно там работали тогда ещё будущий руководитель «Синей птицы» Роберт Болотный и Владимир Семёнов, написавший эпохальные «Звёздочка моя ясная» и «Больше жизни». Был «коробейником» и Александр Зайцев – клавишник «Машины времени» 80-х. Ну а с просьбой рассказать об этом интереснейшем самобытном коллективе специально нашим читателям мы обратились также к одному из самых известных и значимых участников ансамбля. В очередном выпуске интернет-интервью ведущий музыкальной рубрики «Петропавловск kz» ИА-REX Казахстан беседует с гитаристом, вокалистом, композитором, аранжировщиком, заслуженным артистом Российской Федерации Александром Левшиным.
-Александр Леонидович, известна история, когда Вы отправились на прослушивание в «Весёлые ребята», но по ошибке оказались на репетиции «Коробейников» и были туда приняты. Если бы Вам тогда изначально сказали, что поющий гитарист требуется именно «Коробейникам», Вы бы пошли прослушиваться?
-Дело в том, что в этот момент я пришёл из армии и не слышал вообще этого названия. Любил “Led Zeppelin”, был таким вот рокером…
-Вот я как раз потому и спрашиваю.
-Да, я понимаю. «Весёлые ребята» меня интересовали только с одной точки зрения – они исполняли пару песен “The Beatles” на русском языке, ещё “Ob-la-di, Ob-la-da” они пели. Потом, я там знал некоторых певцов, ценил очень.
-Конечно, Леонида Бергера?
-Да, и потом, много позже, когда мы с Аллой Пугачёвой были в Австралии, я узнал его телефон и привёл к ней. Впоследствии он приехал в Москву на «Рождественские встречи». В то время, когда мы прилетели, он был звездой, записал в своей студии песню “Sarah”, и в том тихоокеанском регионе “MuzTV” это некоторое время держалось как «номер один», он сильно прославился. Вообще Леонид Бергер – самый лучший вокалист нашего времени из нашей страны. А я пошёл искать ВИА «Весёлые ребята» не потому, что очень мечтал туда попасть – мне не на что было жить. Я в 15 лет ушёл из дома, потом вернулся из армии, и мне не очень хотелось возвращаться в патриархальный мир, уже привык жить один. И поехал на репетиционную базу, но поскольку жил в Мытищах, перепутал названия метро. Но «Коробейники» тогда так пели на репетиции, что я понял – это очень круто. Руководителем был Александр Попов, выходец из консерватории, абсолютник, он, если сегодня можно так сказать, сочетал русскую этнику с современной эстрадой тех лет. И это очень неплохо интегрировалось в гитарную музыку – тогда на гитаре играл Владимир Семёнов (автор «Звездочки»), был его младший брат Слава, тоже гитарист. А в связи с тем, что я очень ярко прошёл в тот день, мне сказали: «Всё, ты будешь у нас работать». Я даже не знал, что это «Коробейники»…Оформили в Росконцерт, а «Весёлые ребята» были в Москонцерте, и я уже тогда заподозрил, что попал не к ним. И когда мы репетировали, удивился – что это за музыка такая – «Колокольчик», «Коробейники»… Русские народные песни, они были стилизованы, конечно, но мне всё это было очень удивительно. Но я люблю репетировать, играть вживую, а ребята здорово играли, особенно Попов. И мы полетели в Калининград, это были мои первые гастроли с «Коробейниками», подходим к ДК, и «басила» Владимир Меньшов (мы его так звали) повернулся ко мне и говорит: «Вот, Саша, смотри – тебя уже даже успели вписать в афишу». А коллектив-то большой был, много фамилий, смотрю, в середине написано: «гитарист-инструменталист, вокалист Александр Левшин». Поднимаю глаза – над списком музыкантов (их там человек 15 было) значится: ВИА «Коробейники» (Росконцерт). У меня чуть «кондратий» не случился…Однако меня захватило, во-первых, гастролей было очень много, месяца по полтора, что меня очень устраивало, так как мне негде было жить. И так, потихонечку, я начал становиться гастрольным человеком. «Коробейники» дали мне огромную школу, это были консерваторцы – и Владимир Чуйкин был консерваторец как вокалист, и Александр Попов. Они вышли из Московского Мюзик-Холла.
-Считаю, коллектив, к сожалению, во многом недооценённый…
-Согласен на сто процентов, и я тогда этого не понимал. Как раз хотел сказать – по тем временам «Коробейники» незаслуженно шли нераскрученными, потому что фактически пели лучше всех. Ну, кроме «Песняров», там была белорусская этника, а у «Коробейников» русская.
-А кроме оратории «Памяти Сергея Есенина» в ансамбле были ещё эксперименты с крупной формой?
-Да, были. Мы готовились к 1976-му году (весь 1975-й и часть 1976-го), на Всероссийский конкурс на лучшее исполнение советской песни в Сочи. Там было много ВИА из разных городов – «Добры молодцы», мы, и так далее и так далее. Нас послал Росконцерт, это была федеральная, союзная организация. Как раз к нам только что пришёл скрипач Саша Юдов из «Второго дыхания», и мы стали делать аранжировки немного странные, сегодня такой музыкой занимается Питер Гэбриэл – сочетание поп-музыки и этники, а тогда это было в новинку. Сделали на стихи Есенина, потом что-то такое ещё на Маяковского, в этих стилизациях, аранжировках. У нас был знаменитый в то время барабанщик Гена Хащенко – царство ему небесное, вот он как раз по школе Билли Кобэма играл все эти непонятные вещи на барабанах, рисовал музыкой. И сыграли настолько ярко на этом Сочинском конкурсе, что нам и, по-моему, «Добрым молодцам» присудили два первых места. Мы пели девятиголосие, во-первых, а во-вторых, играли очень здорово, необычно, произвели бешеное впечатление. И хотя жюри было шокировано, ведь существовал стереотип, что надо петь советскую, политическую песню, ВИА-песню в стилистике, мы заняли первое место. Но это была скорее не оратория…
-Развёрнутая композиция?
-Да, там были развёрнутые композиции, просто некий цикл. Пожалуй, только один коллектив мог это сделать, и наверно, это всё-таки ВИА «Коробейники».
-Правда, что из-за фолк-рок-аранжировки «Куделя» возникли проблемы с худсоветом?
-У нас было несколько историй с худсоветами, когда мы входили в творческие эксперименты, и «Куделя» была песней, которую нам «не рекомендовали». Думаю, Вы знаете, что это значит…
-Ещё бы!
-Они говорили: «Мы не рекомендуем вам исполнять» или давали программу, где не было этого произведения. Но мы работали и в захолустьях и везде, и какое-то время «Куделя» играли.
-С детства храню миньон с замечательной музыкальной сказкой «По щучьему велению» с участием «Коробейников». Это было сделано при Вас?
-Да. В советское время запись музыки была только на Всесоюзной студии «Мелодия». Я туда приходил несколько раз с «Коробейниками», в частности, когда записывали «По щучьему велению», потом мы приходили писать «Три мушкетёра». Я там пел за де Тревиля «Если сам вам шпаги дал» и все унисоны и терции вместе с Боярским. Мы ещё записывали несколько мультфильмов, несколько фильмов, но прошли как-то незаметно. У нас, наверно, менеджмент в «Коробейниках» был какой-то несформулированный, потому что везде вроде блистали, эпизодами проходили, поскольку это была бешеная вокальная группа. Например, прошло столько лет, а музыка из «Трёх мушкетёров» до сих пор приятно звучит – все же наши солисты, кроме Боярского…
-Да мало сказать приятно – это выдающаяся работа.
-Да, мы здорово звучали, и на пластинке «По щучьему велению» тоже. А я потом тоже много чего озвучивал – например, Славе Добрынину фильм «Приморский бульвар», делал аранжировки, писал гитару в «Синем тумане», «Бабушках-старушках». «Комбат» группы «Любэ» — это моя гитара там звучит. Я могу много сейчас назвать, где я играл, но дело не в этом. Дело в том, что время, о котором Вы меня спрашиваете – это было время больших музыкантов и большого уважения к музыкантам. Разница с сегодняшним днём – люди сегодня музыкантов не ценят, а ценят только певцов и певиц, кто в чём вышел и кто с кем спал. А раньше профессия музыканта была очень авторитетной. Могу повторить цитату Игоря Крутого, мы с ним как-то сидели, и я согласен с одной его мыслью – было время больших песен и больших композиторов, а теперь время маленьких песен и маленьких композиторов. Абсолютно точная фраза, потому что мы сегодня заняты конъюнктурой, проамериканской эстрадой, а сами не успеваем подумать что-то сделать. Всё-таки этника наша – она удивительна, и вот «Коробейники», наверно, одна из групп, которая была свободна от форматов западной музыки. У нас было по 7, по 9 концертов в день – страшная история!
-А что было в более поздний период «Коробейников»?
-Фактически последнее время я был музыкальным руководителем – случилось так, что Александр Тимофеевич Попов ушёл на телевидение. Пришёл Валера Приказчиков – шикарный гитарист, которого назначил Росконцерт, у него Пугачёва начинала, вообще очень интересный человек, я с ним дружил, играли на гитарах, пели. Потом появился Саша Мостовой, очень интересный гитарист, мы с ним тоже начали делать другую программу. Потом он ушёл, я набрал несколько поющих удивительных ребят и мы стали писать в стиле того же Питера Гэбриэла такие «рокопопсные» аранжировки, защитили эту программу в Росконцерте, стали выступать. И тут ко мне пришла Ира Понаровская, говорит: «Я осталась без коллектива, давай объединимся», и я ей дал согласие. Мы стали репетировать, выступать, но – небольшая предыстория. Саша Юдов, который ушёл вместе с Чуйкиным в «Лейся, песню», оттуда пошёл с ним к Пугачёвой, она в 1980-м году набирала новый коллектив. А почему «Ритм» разогнали – вышел закон в Росконцерте, что иногородних нельзя брать на работу. Там остались только Талгат Тухтамышев, Толя Протасов, остальных стали набирать – из Южно-Сахалинска приехал совсем молодой Игорь Николаев, он первые полгода у меня жил. Ну вот, и Юдов попросил меня приехать на «Мелодию». Я как раз приехал с гастролей с «Коробейниками» и отправился играть «Дежурный ангел мне приснился ночью», «Я устала быть хорошей, я устала быть плохой», «Я больше не ревную» и так далее — это всё за один день, вот тот цикл, который потом вылился в двойной альбом «Как тревожен этот путь». И приходит Алла Пугачёва, с которой я не был знаком, и говорит: «Пошли чай пить ко мне». Как нырнул в её глаза, так там и остался… Даже забыл, что у меня вечером концерт на Малой спортивной арене: Ирина Понаровская и «Коробейники», я музыкальный руководитель. Конечно, я перед Ирой виноват – там же живое всё было, ну, ребята всё-таки сыграли, она спела. Но этот тандем распался, хотя я очень ценил после «Орфея и Эвридики» и Понаровскую, и Асадуллина – кстати, его я потом попросил спеть на моей первой виниловой пластинке «Отражение». Тоже был экспериментальный музон…
-Это и было время интереснейших экспериментов.
-Просто та эпоха, я считаю, достойна уважения с позиции того, что мы были свободны. Мы занимались музыкой, не прикрывались ни фонограммами, ни авторитетами. Певцы не были императорами на сцене – та же Пугачёва, например, когда приходила в оркестр Лундстрема, то джазовый трубач мог подойти к ней и сказать: «Девочка, вот в этом месте шестнадцатую не так зацепила». То есть был культ настоящей музыки и профессии. Если бы я сегодня был молодым пацаном и захотел заниматься музыкой, в нашу популярную музыку не пошёл бы. Потому что там одни «мутанты» практически, или становятся «мутантами». Деградация профессии, к музыке это не имеет никакого отношения. А мы, старой закваски, как бы существуем, ностальгируем и пытаемся что-то сочинять, но наш музон, наша продукция сегодня не нужна – молодёжь растёт проамериканского «фанерного» RnB-шного направления. Я считаю, это большое несчастье для нашей культуры, что нас зацепили на этот крючок, на этот «сникерс». Музыка всё-таки достойна того, чтобы ей учиться, в ней жить, купаться. Это моя позиция.
-Разумеется, соглашусь. А вот когда пошла волна воссоединения коллективов, «Коробейников» не пытались реанимировать?
-Да, меня просили несколько раз, но дело в том, что меня вихрь пугачёвский так увлёк, что я не согласился. Предлагали и музыкальным руководителем, и с бригадой единомышленников как-то вместе быть. Меня даже просили ребята из группы «Авангард», в которой я начинал – Андрей Егоров, ещё Суханов Серёжка был. Великанова, кстати, я из «Авангарда» притащил в «Коробейники», он какое-то время играл, это барабанщик мытищинский. Жалко, что он спился вместе с братом, их уже в живых нет. Тогда была атмосфера, которую я могу назвать семейной: мы, все ВИА, были немножко родными людьми. Сегодня этого нет, и я переживаю. Музыка всё-таки порождает вот эту чувственность, семейственность, потому что от того, как сыграет контрапункт твой товарищ или как подыграет тебе на барабанах, зависело – будешь ли ты счастлив на сцене или нет. А сегодня это дефицит.
-По прошествии времени Вы расцениваете жанр ВИА как компромиссный вариант для рок-музыкантов тех лет, или как особый, специфический жанр?
-Если говорить в целом, такое явление как ВИА было единственной отдушиной для молодёжи – поиграть, стать немножко «битлами, роллингами, грэнд фанк рэйлроудами, лед зеппелинами, пинк флойдами» и так далее. Вы музыкант, знаете, что мы делали вступление в стиле, например, “Deep Purple”, 8 тактов, потом начиналась комсомольская песня: запев-припев, затем проигрыш 4 такта был из “Led Zeppelin” и опять комсомольская. То есть мы пытались самовыразить себя и страшно кичились, что могли сыграть рифф с дудками. Звучала ужасно эта комсомольская песня, «ту-ту-ту», а потом: «Комсомол…» (напевает). То есть вот этот синтез несвободы и пролезающей из всех щелей битломании – наверно, общая характеристика нашего внутреннего настроения в движении ВИА. А по большому счёту – родились «Песняры», были такие очень интересные команды, как «Ариэль», у «Добрых молодцев», «Поющих гитар», «Голубых гитар» были некоторые очень неплохие моменты. «Весёлые ребята» — это был такой состав теноров, в котором пел мощно Бергер, потом Барыкин, Алёшин и так далее, я могу много назвать ребят, с которыми дружу, а многих, увы, уже нет. ВИА – это была единственная форма существования, где ты становишься музыкантом, зарабатываешь деньги, у тебя появляется статус, профессия, зарплата, и в то же время ты занимаешься любимым делом, несмотря ни на что…
Беседовал Дмитрий Авдеев
Редакция выражает благодарность Али Левшину за помощь и участие
Фото на сайте http://alevshin.ru/
