Известный актер и режиссер выпустил откровенную книгу-исповедь
Любая более-менее героическая история начинается, по выражению одного моего знакомого, с того, что «человек попадает в попадалово». Каждый из нас попадал в это самое «попадалово», а иные — и не по одному разу. И каждый знает, что из «попадалова» есть, в общем-то, всего два выхода: либо вверх, перешагнув через себя, либо, увы, на нижнюю ступеньку своей эволюционной лестницы. Большинство, по моим личным наблюдениям, предпочитает совсем не героический, но куда более комфортный второй вариант. Перешагнуть через свои слабости и пороки решаются далеко не все. Потому что это довольно болезненно. И тяжело. На очищающую душу публичную исповедь решаются и вовсе одиночки. Никогда не задумывались, что само слово «исповедь» — это что-то среднее между «проповедью» и «исподним», то бишь грязным бельем…
Личное «попадалово» актера и режиссера Виктора Шалаева заключалось в том, что в результате халатности и недосмотра медиков он лишился ноги. Так называемая «высокая ампутация». Вообще, есть в этом во всем что-то чрезвычайно зловещее и инфернальное. Ничего не предвещало беды, сама операция прошла блестяще, хирург был опытным и хорошо знал свое дело, но… Аннушка уже разлила свое адское масло. Человек очнулся на больничных простынях без ноги и с полным набором соответствующих мыслей в голове. Злодейка-судьба приготовила талантливому актеру неожиданные предлагаемые обстоя-тельства, новую жизнь. И главный вопрос, на который ему предстояло ответить: а нужна ли ему такая жизнь?
Кто-то, возможно, не выдержав такого удара судьбы, запил бы горькую. Кто-то бы ушел в себя, кто-то – в других. Четвертый бы оказался крепким орешком и, наверняка, решил бы наказать виновных в его инвалидности, затеяв судебную тяжбу с медиками, которые недосмотрели, не уберегли доверившегося им пациента. И каждый был бы, наверное, по-своему прав и не прав одновременно. Шалаев поступил тоньше и мудрее. Он написал обо всем пережитом книгу, где попытался осмыслить не только свою больничную трагедию, но и всю свою жизнь. Осмыслить максимально честно, не жалея себя. И это, как оказалось, самое сложное. Получилось ли?
Хочу сразу признаться: в этом материале я, Вера Гаврилко, вопиюще необъективна. Во-первых, потому что я по-человечески очень люблю Виктора Шалаева, горжусь дружбой с ним и считаю его одним из немногих по-настоящему творческих людей в нашем городе. Трагические события, описанные Шалаевым в его автобиографической повести «Фантомные дали», происходили на моих глазах. Так же, как и другие его друзья, я сидела, оглушенная дикой новостью, стиснув руками телефонную трубку. Собирая передачу в больницу, долго грызла ручку, не зная, что написать, какими словами его подбодрить? Словом, пережила всю гамму чувств, которую переживает любой человек, чей друг оказывается в беде. И постепенно к этой гамме, состоящей из боли, ужаса, отчаянья, дикой жалости, стали добавляться новые нотки – нотки гордости. Сначала робкие, потом все больше усиливающиеся, сливающиеся в гимн восхищения и радости. Это когда я читала первые, еще черновые, главы шалаевской повести, отправленные мне автором «с пылу, с жару» по электронной почте.
Сейчас хочется сделать маленькое отступление, чтобы задаться вопросом: а для чего вообще люди пишут книги? Оглядитесь вокруг: сейчас стало модно называть себя писателем. Благо, с появлением интернета отпала необходимость печататься в издательствах. Писателей нынче развелось, не скажу, как собак, скорее как фотографов. Почти каждый второй, прикупивший себе полупрофессиональную зеркалку, вдруг начинает грезить о славе Аведона, будучи свято убежденным, что любой сделанный им кадр шедеврален и неповторим. А если его еще и «зафотошопить» до полной утери чувства реальности, то Дали с Ренуаром нервно курят в сторонке.
Вот так же и с писательством. Это еще в прошлом веке имя труженика пера и чернильной жестянки было окружено ореолом тайны и избранничества. Простым смертным внушалось, что писа-тельство – это дар небес, особое состояние души, свойственное лишь особым людям. Триумфально шагнувший в массы интернет вдребезги разбил доктрину писательского небожительства. Оказалось, кому есть, что сказать читателям, тот и писатель. Но пейсателей среди них все равно больше.
Пейсатель – это такой изощренный подвид писателя. Пишет пейсатель исключительно для того, чтобы почесать вечно зудящее ЧСВ (чувство собственного величия). Но есть у пейсателя и другие мотивы, чисто по Фрейду.
В основном же, на писатель-скую ниву Петропавловска заносит людей случайных. Зачастую это видные общественники, вышедшие на заслуженный отдых и, воодушевившись массой свободного времени, решившие живописать будни своих трудовых коллективов.
На фоне всей этой заунывной казенщины повесть Виктора Шалаева «Фантомные дали» производит эффект взорвавшейся бомбы. Автор не только довольно откровенно описывает хитросплетения своей непростой частной жизни, но и дает любопытные оценки социальной жизни города, который в рукописи имеет название мифического Степнолесска и узнаваемые черты реального Петропавловска.
А в Степнолесске всего с избытком, включая чиновничью глупость и подковерные интриги, которые в полной мере мог испытать на себе герой повести Григорий Горланов. В одной из глав он был вызван на ковер к начальству для показательной публичной порки за газетную публикацию, в которой упоминается его имя рядом с именем большого местного бастыка в невыгодном для последнего контексте.
Из повести «Фантомные дали»:
…«Собственно говоря, эта газета и была детонатором происходящего. Еженедельная, одна из многих, что привлекают читателей, главным образом, размещёнными телепрограммами, перепечатанными абсурд-ными вымыслами, городскими сплетнями и гороскопами. Традиционно первые страницы таких газет отданы официальной информации, поступающей сверху.
На этот раз газета совершала «поступок», выражала свое мнение о приёме неофициально побывавшего в области официального лица, раскрывая некие нестыковки в отказе просьбы «Русской общины», обнажая чиновничью ложь, и называя по имени…того…почти самого главного! И в центре всех этих событий, почти как Матросова перед дзотом, поставила его, Григория!
И сейчас он на этот дзот должен был лечь!
«Сначала биография, а затем уже траурные речи», — подумал Григорий, глядя, как начальник разворачивает газету.
После минутного молчания, тяжёлого вздоха, тот стал читать статью. Голос его был неровным, надтреснутым. Как гвозди вбивал, произнося фамилию Григория.
«Странно, — подумал Григорий, — два года назад он по-русски разговаривал почти без акцента. Специально что ли? Зачем?»
Наконец, начальник дошел до абзаца, где упоминалась фамилия высокого начальника, и оценка корреспондентом его роли в возникшем недоразумении. В голос вернулись четкие, твёрдые звуки, выровнилось дыхание, и финальная часть статьи закончилась громким и гневным восклицанием: «Вот!!! Что это, я вас спрашиваю!? Политическая провокация? Или что ещё?»
Он сделал паузу, обвёл темнеющим взглядом сотрудников, сидящих за столом, и продолжил:
— Каково вот это всё было читать одному из руководителей области? Он целыми днями в районах, по двадцать часов в сутки, бьётся за урожай…
«И зачем ему биться за урожай? — невольно подумал Григорий. – В области давным–давно все хозяйства в частных руках. Пускай бы частники и бились… Интересно, губернатор Калифорнии со своими замами тоже бьётся? Ну, если и бьётся, так, наверное, за свой собственный, ему принадлежащий, урожай». И тут ему в голову пришла такая мысль…. такая мысль… что он её тут же… отбросил!
— Да, да! Бьётся, можно сказать, сутками! А вы, только представьте себе, каково это будет прочитать его детям, внукам, отцу, матери, жене, да вообще всем родственникам и знакомым. Якобы, ОН, видите ли, сказал «нет»! Кто это слышал? Кто это слышал?! – повторил он, повернувшись к Григорию, словно именно тот написал статью.
За столом воцарилось молчание.
«Милиционер родился», — автоматически подумал Григорий, потом мысленно поправил себя: «…нет…на этот раз… прокурор!»
Но прокурор, пусть, может быть, где-то и родился, и стал подрастать, смачивая пелёнки, а вот следователь, судьи и присяжные были уже здесь».
Глава, откуда процитирован этот кусок, названа автором символично, по Достоевскому: «Тварь ли я дрожащая или…». Каждому из нас в этой жизни, по сути, предстоит ответить на этот важнейший вопрос. Для кого-то комфортнее и удобнее всю жизнь прожить «тварью дрожащей», другой всю жизнь качает права, однако дрожать от этого не перестает…
Для героя повести Виктора Шалаева, думается, важнее ответить за свои поступки и слова не перед неким абстрактным судом об-щественности, а перед лопоухим Гришкой, деревенским пацаном с широко распахнутыми чистыми глазами, каким он был в детстве. Образ мальчика проходит красной нитью черед всю повесть, является главному герою в постнаркотических галлюцинациях, когда того везут на каталке из операционной. Этот образ сродни самому строгому судье, ведь именно в детстве мы такие, какими нас создал Бог. Поэтому так важно, несмотря на всю тяжесть потерь, разочарований и предательств, сохранить в себе чистоту первозданной детскости, как залог своего единения с Богом.
Думаю, что Шалаеву удалось написать очень духовную книгу, несмотря на то, что в ней вы не встретите модной темы заигрывания с Богом и религией. Бог и священник в тексте упоминаются всего единожды, когда главный герой повести, не в силах пережить очередной удар – предательство соб-ственного сына, собирается покончить с собой на берегу реки, но по дороге ноги сами заносят его в подгорный храм. Священник, увидев его дикое лицо, сам подходит к Григорию и предлагает исповедаться. После исповеди словно незримый камень падает с души, и Григорий понимает, что жить можно. Более того — нужно, ибо еще не выполнил он на земле свое предназначение, свою главную человеческую миссию. Она выходит за рамки традиционного штампа «дом-дерево-сын», поскольку напрямую касается совершенствования бессмертной души. И процедура эта, надо признать, довольно болезненная и кровавая. Зачастую душу приходится править острой бритвой по живому. Если неправильно срослось – разрезать и править сызнова…
Я не знаю, облегчил ли Виктор Шалаев свою беспокойную и совестливую душу этой публичной исповедью, но на душу читателя – свидетельствую! – повесть оказывает поистине целительный эффект. Советую всем неравнодушным людям обязательно прочесть повесть «Фантомные дали». Благо, при желании, ее можно легко найти в гугловском поисковике.
От редакции еженедельника «Петропавловск kz.» уполномочена сообщить вам, дорогой Виктор Григорьевич, что мы объявляем вас победителем в нашем неофициальном журналистском рейтинге «Человек года — 2011», и от души желаем и впредь оказываться сильнее всех «предлагаемых жизнью обстоятельств», сколь бы печальными они ни были! Пусть ваши друзья всегда будут рядом — и в беде, и в радости, а недруги и недоброжелатели когда-нибудь искренне пожалеют о сделанной подлости. Надеемся, что в наступающем году мы, зрители, сможем увидеть вас в главной роли в будущем спектакле «Фантомные дали», написанном по мотивам вашей повести.
Вера ГАВРИЛКО