До революции в Петропавловске жила купеческая семья Блюменталь. В 1909 году на месте нынешнего ЦУМа был писчебумажный магазин и типография купца 1-ой гильдии Александра Лазаревича Блюменталя. Магазин этот был подарен им своей жене Лидии Исаевне. Впоследствии после в 1912 г. супруги Блюменталь продали здание под строительство Сибирского торгового банка. Семья оставила свой след в открытках с видами дореволюционного Петропавловска, потому как имела своё издательство, сообщает корреспондент Петропавловск kz – ИА REX-Казахстан.

Открытки из серии «Блюменталь Александр Лазаревич и Лидия Исаевна» — любимое издание у местного филокартиста Александра Гончара. Дело в том, что  купец первой гильдии, занимавшийся в Петропавловске кожевенным и мукомольным делом, купил писчебумажный магазин и типографию своей супруге в качестве «игрушки».
— Купеческая жена ходила по городу и сама всё фотографировала, — рассказывает А.Гончар. — Конечно, она была не профессионалом, можно даже сказать, никудышным фотографом. Но мне нравится их издательство, может, потому что женщина этим занималась и видела всё по-другому.
Но на этом история этой семьи и заканчивается. Новые её страницы нам приоткрыл житель Астаны, литератор Анатолий Валюженич, который был лично знаком с младшей дочерью Блюменталей – Мэри (1912–2008 гг.) и сохранил её воспоминания. Они связали невидимыми нитями Петропавловск и… Владимира Маяковского!
Перелистаем их.
«Мои родители: Александр Лазаревич и Лидия Исаевна Блюменталь, уроженцы г. Риги. Отец – еврей, мать (урожденная Биркхан) – смесь немецкой и еврейской кровей.
Они поженились в 1900 году. В свадебное путешествие поехали на Всемирную выставку в Париже. Увидев автомобили, мама хохотала до упаду: «Едут без лошади!» А попав на эскалатор, визжала от страха.
Поселились в Петропавловске. Там у семьи был дом с большим вишневым садом. У них родились пять дочерей: Аня (1901), Рута (1902), Лиза (1903), Надя (1907) и я – младшая, Мери в 1912 году.
Отец был большим специалистом по кожевенному сырью. Таких знатоков в этом деле, как он, на всю Россию было три или четыре. До империалистической войны он работал на какую-то крупную немецкую фирму. Сам он, конечно, ни в какие аулы не выезжал, а имел дело с татарами, которые скупали кожи у киргизов (так тогда называли местных казахов) и привозили их к нему. Принимая товар, отец одновременно его сортировал, вот это и было самое главное – умение увидеть сразу все особенности каждой штуки и определить, нет ли в ней дефектов и для какой выделки она годится. Никаких контрактов не заключали, все было построено на доверии, и никто никогда никого не обманывал и не обсчитывал. Россия в больших количествах закупала в Германии выделанную кожу, а сама поставляла туда большое количество сырой кожи.
Работа с сырыми кожами была связана с постоянным риском подхватить неизлечимую смертельную болезнь – сибирскую язву. Отец отличался особой аккуратностью и чистоплотностью. Всегда возил с собой одеколон.
Отец каждый год ездил по делам в европейскую часть России и в Европу. Чтобы отец имел соответствующий статус, фирма, на которую он работал, платила за него в гильдию. Таким образом, он был купцом 1-й гильдии, хотя и не был собственником этого крупного дела, а только наемным служащим.
Кроме экспорта кожсырья, отец занимался и хлеботорговлей, совместно с братом владел и мельницей.
Семья почти каждый год выезжала на курорты в Германию, Швейцарию, в молодости родители были на Всемирной выставке в Париже. Папа заказывал себе костюмы в Лондоне, мама тоже одевалась в Европе, шляпки, например, заказывала только парижские.
Оба они получили хорошее немецкое воспитание, говорили между собой только по-немецки. Серьезно изучать русский язык мама начала только в 1914 г., когда с началом войны с Германией говорить по-немецки стало просто неприлично.
Отец был весь в делах и разъездах и, чтобы маме не было очень скучно, он открыл для нее в нашем же доме небольшой писчебумажный магазин, в котором продавались и книги.
В 1912 году вскоре после моего рождения, они навсегда оставили Петропавловск, где прожили 12 лет, положили меня в ящик от комода и уехали в Петербург. Потом мы жили в Казани, Пятигорске, откуда впоследствии переехали в Москву…
… В Москве мы поселились в квартире Гринбергов. Хозяйка этой семьи – Фани Исаевна – родная сестра моей матери и вместе с тем – двоюродная сестра нашего отца. Ее муж – присяжный поверенный Николай Гринберг.
Гринберги жили в доме Баскакина на углу Мясницкой улицы и Водопьяного переулка, это был красивый трехэтажный дом, сейчас его, к сожалению, снесли. На первом этаже были ателье проката пианино и роялей и еще булочная (позже, в послевоенные годы, там размещалось кафе «Ландыш»). На верхнем этаже – квартира присяжного поверенного Николая Гринберга – 8 комнат, огромная кухня, высоченные потолки, большие окна…
В 20-е годы в Москве, да и не только там, проводились так называемые «уплотнения», когда «для улучшения жилищных условий рабочего класса» (!) в квартиры буржуев и буржуазной интеллигенции подселялись целые семьи. Таким образом, и у Гринбергов отобрали пол-квартиры, там поселились в порядке «уплотнения» Брики, Маяковский и их работница Аннушка. По какому признаку их отнесли к «рабочему классу» остается только гадать…
На следующий год в эту же квартиру Гринбергов вселилась и наша семья из 5 человек – родители с тремя дочерьми. К этому времени мою старшую сестру Аню расстреляли белые, а другая сестра – Рута вышла замуж и жила отдельно от нас.
Вскоре после переезда мой отец тяжело заболел и скончался. У него в трамвае вырезали часы. Вор подобрался в карман снизу, разрезав бритвой брючину, а заодно и ногу, последовало общее заражение – сепсис. 14 января 1922 г. отец скончался».

Лиля Брик запуталась в киноленте

Они прожили в этой квартире, рядом с Бриками и Маяковским, до лета 1923 года. «Квартира в Водопьяном» осталась в истории литературы, как место, где родился знаменитый журнал «ЛЕФ» («Левый фронт искусств»), ответственным редактором которого был В.Маяковский, а его «правой рукой» в редакции – Осип Брик. В это же время В.Маяковский написал большую лирическую поэму «Про это», посвященную Лиле Брик, которая была впервые опубликована в №1 «ЛЕФа» в марте 1923 года и в том же году вышла отдельным изданием с всемирно известными до настоящего времени фотоколлажами Александра Родченко, который и жил неподалеку – на Мясницкой, напротив почтамта.
«… Вся кипучая и бурная деятельность этой «штаб-квартры Лефа» и события, описанные в поэме «Про это», проходили рядом с нами, и я могу как свидетель, подтвердить, что Маяковский действительно часами стоял на противоположной стороне переулка, мешая прохожим, и неотрывно смотрел на окна. Тетя подзывала меня к окну и говорила: «Смотри, Лилька его выгнала, вот он с самого утра все стоит и стоит». Когда поэма была напечатана, нас очень позабавило, что Маяковский вмонтировал в текст номер нашего телефона: «67 – 10».
… С утра до вечера и с вечера до утра на их половине квартиры толчется народ. Почти всю площадь столовой занимает огромный обеденный стол. За этим столом проходит вся их жизнь – завтраки, обеды, чтения стихов, совещания. Вечером вся компания обычно уезжает на извозчиках в ресторан, в театр. Вернувшись, садятся за этот стол играть в карты. Играли исключительно на деньги, до поздней ночи, а иногда и до утра.
В простенке между дверью и окном – небольшая киноафиша фильма «Закованная фильмой», работы В.Маяковского, в котором он сам и Лиля недавно снялись в главных ролях. На ней изображена Лиля, запутавшаяся в киноленте. Лента обвила ее плечи и грудь, громадным спутанным узлом связала вместе запястья.
Точно перечислить, кто приходил к Брикам, я не могу – накладывается прочитанное впоследствии, да ведь я во время их сходок там, внутри, не бывала, а зато книжки их, повсюду валявшиеся, тут же читала.
Я различала гостей по голосам, когда они вываливались из гостиной в коридор, весело переговариваясь. На нашу половину «лефовцы» почти никогда не заходили. Правда, однажды я увидела, как тетя в своей гостиной разговаривает с высоким, очень худым даже по тем временам, человеком. Это был Хлебников. Если не ошибаюсь, именно в этот вечер на круглом столе я нашла и сразу стала читать интереснейшую книгу пророчеств Хлебникова. Впоследствии эту книгу я часто вспоминала, особенно, во время войны…
По вечерам вся компания, предводительствуемая Лилей, уезжала, а мы с Аннушкой отправлялись убирать в комнатах. Аннушка совала мне в руку конфеты, в изобилии лежавшие на столе среди тарелок и бокалов. Конфеты мне, конечно, нравились, но больше нравились стоявшие в бывшем будуаре этюды Маяковского (к «Окнам РОСТА – А.В.).. Они мне нравились даже больше, чем его стихи. Уже тогда я понимала, что кого бы ни рисовал художник, он изображает и себя. И мне нравилось, что, рисуя на своих плакатах символического Рабочего-великана в кепке, Маяковский рисует самого себя. Нравилось, как ловко он изображает фабричные корпуса, закрашивая широкие вертикальные и горизонтальные полосы, а окна получаются сами собой. Дикий восторг вызывали заграничные краски необыкновенно чистых тонов – масляные в тяжелых свинцовых тюбиках, акварели в кукольных фаянсовых лоточках…
Летом 1923 г. маме дали комнату в «3-м Доме Союзов» (бывшей гостинице «Дрезден» на углу Тверской и Столешникова). Вскоре съехала и «семья» Бриков – Маяковского, а Аннушка осталась в своей комнате. С Лилей Брик тетя поддерживала знакомство вплоть до своей смерти».

Возвращение в Казахстан

«…В 1938 году я окончила с отличием Менделеевский институт и стала инженером, химиком-технологом по специальности «органический синтез». Работала в Кинешме, потом в Москве, потом в Уфалее на Урале, а в 1942-45 гг. в гостеприимном солнечном Казахстане, в Кустанае. Сперва завучем в заводском ФЗУ. Меня восхищало, как легко, на лету усваивали знания казахские дети. В особенности, теоретические, умозрительные знания, и в особенности девочки (это были дети из глухих аулов).
Когда закончили монтаж оборудования на заводе и стали выпускать продукцию, меня назначили начальником 1-го производства (на таких заводах раньше вместо слова «цех» писали «производство» — для пущей конспирации.
Из Кустаная я рванула на Карельский перешеек, а в августе 1945 вернулась в Москву.
Есть у меня и вторая специальность – переводчик с немецкого, английского, французского, чешского и польского. Знание языков на меня не с неба свалилось. И в мирное, и в военное время, и зимой и летом, везде и всюду, в очереди, в читальне, в трамвае я не расставалась с грамматиками и самоучителями, просто из желания научиться. А впоследствии эта вторая профессия выручала меня «в минуту жизни трудную», а таких минут было, конечно, немало.
…Мама скончалась в январе 1946 года…».
Мери Александровна вышла замуж за Марка Владимировича Талова (1892 – 1969), Поэта и переводчика европейской поэзии. Его молодость прошла в Париже, в среде богемы «блистательного Монпарнаса». Прекрасно знал русскую и европейскую поэзию, музыку, живопись. Его друзьями стали Бальмонт, Жакоб, Сутин, Ремизов, Шюзвиль, Шаршун, Эренбург. По возвращении в Россию он сблизился с О.Мандельштамом, А.Ахматовой, Арсением Тарковским.
Мери Александровна вместе со своей дочерью Татьяной выпустили несколько книг – в память мужа и отца – Марка Владимировича Талова.
Свои воспоминания Мери Александровна заканчивает так: «Наконец, я написала эти воспоминания. Если они будут опубликованы, считаю, что хоть отчасти свой долг перед ушедшими я выполнила».

Подготовил Анатолий ВАЛЮЖЕНИЧ, г. Астана

Подробнее об истории города читайте в нашем проекте Исторический Петропавловск